Непрозрачный шлем был по-прежнему на месте, но он не предполагал защиты от стальной арматурины, которая торчала из огромной рваной дыры в горле мотоциклиста. Штырь вылез аккурат под кадыком, оставив изрядного размера выходную рану. Из нее сочилась кровь, сворачиваясь в густую жижу в земле. Была видна трахея, все еще розовая, но сдувшаяся, истекающая жидкостью. На конце штыря застыли кровавые сгустки.
Я присел на корточки, отстегнул ремешок шлема и попытался стянуть его. Шея была неестественно согнута там, где ее проткнуло арматуриной, и это оказалось сложной задачей. Налегая на шлем, я чувствовал, как сталь скребет по костям позвоночника, хрящам и сухожилиям. Живот содрогнулся от дурноты. Я напрягся, отвернулся, и меня вывернуло в грязь.
С горьком вкусом во рту и полными слез глазами, тяжело и шумно дыша, я вернулся к своему мрачному занятию. Шлем наконец снялся, и непокрытый череп стукнулся о землю. Я уставился сверху вниз на безжизненное бородатое лицо Джима Холстеда, физрука Ла-Каса-де-лос-Ниньос. Губы приоткрытого рта втянулись внутрь, застыли в вечной ухмылке. Сила удара при его финальном свободном падении захлопнула ему челюсти, прикусив язык, и откушенный кончик покоился на волосатом подбородке, словно мясистая личинка какого-то паразита. Открытые глаза закатились, белки налились кровью. Он плакал малиновыми слезами.
Я отвернулся от него и увидел, как солнце отсвечивает от чего-то блестящего в нескольких футах справа от меня. Я подошел туда, увидел револьвер и осмотрел его – хромированный «тридцать восьмой». Подобрал, засунул за брючный ремень.
Земля у меня под ногами излучала тепло и вонь чего-то горелого. Свернувшийся гудрон. Токсические отходы. Неразлагаемый неорганический мусор. Поливиниловая растительность. На лицо Холстеда села голубая сойка. Прицелилась клювом к глазам.
Я нашел пыльный брезент, усеянный пятнышками засохшего цемента. Птица вспорхнула при моем приближении. Я укрыл тело брезентом, прижал углы большими камнями и так и оставил.
Глава 27
Номер дома, которым снабдила меня секретарша, совпадал с огромными стальными цифрами на фасаде желтовато-белой высотки на Оушен, всего в какой-то миле от того места, где убили Хэндлера и Гутиэрес.
Вестибюль представлял собой мавзолей с мраморными полами и зеркалами на стенах. Из обстановки – только диван с белой тканевой обивкой и пара фикусов в плетеных горшках. Верхнюю половину одной из стен занимали ряды бронзовых почтовых ящиков, расположенных в алфавитном порядке. Не понадобилось много времени, чтобы вычислить местонахождение квартиры Крюгера – на двенадцатом этаже. Короткая бесшумная поездка в лифте, обитом серым фетром, – и я вышел в коридор с ярко-синим плюшевым ковром и текстурными обоями.
Обиталище Крюгера располагалось в северо-западном углу здания. Я постучал в ярко-синюю дверь.
Он открыл ее, одетый в беговые шорты и футболку Каса-де-лос-Ниньос, блестящий от пота и пахнущий так, как будто только что упражнялся. Увидев меня, подавил удивление и театральным голосом поздоровался:
– Приветствую, доктор.
А потом заметил у меня в руке револьвер, и бесстрастное, лишенное выражения лицо угрожающе перекосилось.
– Что за…
– А ну-ка назад, – приказал я.
Он попятился в квартиру, и я последовал за ним. Зернистые, маслянисто отсвечивающие низкие потолки. Бледно-бежевые стены, бежевый ковер. Мебели совсем мало, а та, что есть, явно взята напрокат. Если б не стеклянная стена с панорамным видом на залив Санта-Моника, – почти что тюремная камера. Никаких картинок на стенах, не считая единственного, обрамленного в рамку постера с каких-то борцовских соревнований в Венгрии. С одной стороны открытая кухонька, не рассчитанная на серьезную готовку, прихожая – с другой.
Изрядную долю площади гостиной занимало спортивное снаряжение – беговые лыжи и ботинки, пара натертых воском весел, несколько наборов теннисных ракеток, кроссовки, альпинистский рюкзак, футбольный и баскетбольный мячи, лук и колчан со стрелами. На выкрашенном во все тот же бежевый цвет камине стояло с дюжину спортивных кубков.
– А ты активный парень, Тим.
– Какого хрена вам надо? – Желто-карие глаза метались по сторонам, словно шарики за стеклом пачинко[115].
– Где девочка – Мелоди Куинн?