— Много, много положили, но брали богатых, простых не трогали.

— Дак вы, что робингуды, а? нехрена вы не благородные разбойники, робингуд, тварь, это я, а вас я сейчас буду валить, и если ты не будешь со мной предельно откровенен, жить тебе останется секунды, счет пошел. Вопрос третий — сколько вас?

— Двенадцать человек и сам Злобный.

— Значит, всего тринадцать, чертова дюжина, ясно, сатанисты доморощенные. Вопрос четвертый — на кого вы сейчас напали, кто они?

— Не знаю, правда, просто ехали, тут они, бля, ну хули мы на них вкинулись? — по щекам бандита покатились чистые, детские слезы.

— Что крокодилица, не верю я твоим сучьим слезам ни на грамм, но пока ты хорошо поешь, если так и будешь продолжать, то может, поживешь еще, понял? Давай, дальше. Вопрос такой — где сейчас Злобный? Пошел с отрядом в обход или тут впереди на позициях?

— Здесь он. Лежит у кустов слева с краю.

— У него есть особые приметы, чтоб мы могли его с расстояния опознать?

— Есть, у него каска на башке хитрая, у остальных нет.

— Очень хорошо, последний вопрос — что есть кроме калашей? Гранаты, пулеметы?

— Есть, у братвы, особенно у тех, что с тыла пошли.

— Где у вас хранится боезапас, который с собой возите?

— В пикапе, в кузове.

— Хорошо, живи пока.

Я резко ударил носком ботинка в голову пленника, не красиво, но мне сейчас не до сантиментов, время дорого. Пропажу часового могут и обнаружить, хотя там Слава бдит, но… проверил зрачки — отрубился, быстро замотал голову пленника его же бушлатом и стянул ремнем, задохнется — ну и… с ним.

— Слава, прием.

— На месте.

— Что там у вас?

— Все по-прежнему, но у них оживленные разговоры, думаю сейчас начнется штурм.

— Почему так думаешь?