Акулы, скривившись и возмущённо пощёлкав челюстями, уплывали.
Сидевший на гребне атолла Гар, конечно, пока не мог помочь личным участием, хотя это и была, в-общем-то, его обязанность, поэтому помалкивал. Его советы и команды только мешали бы на удивление опытной и умелой охотнице.
Перед закатом отпугнули последнюю акулу — та даже не сделала попыток выбраться на пляж. Видать, «аромат» протухшей юлы пропитал их пляж надолго. Нескоро же он теперь выдохнется! Только к следующей охоте… Или уж — после сезона Дождей.
А ещё — не скоро срастётся нога. Если это и не перелом, то уж трещина — наверняка.
Гар приказал Лайе обтереть кашицей из кокосового молока и растёртой тапы его ногу, и обложить распухшую лодыжку тонкими палочками. И привязать их канатами от острог и гарпунов. Выглядело это устрашающе, но он радовался, что ногу попросту не откусили. И ходить… Пока придётся не ходить — а прыгать, опираясь на костыль. Иначе нога не срастётся как надо.
Пока женщины работали: Отверженная — с акулами, Лайя — с его ногой, он не вмешивался. Каждая справлялась и без его «руководства», поскольку отлично понимала — всё зависит только от неё. И вылечить ногу единственного мужчины, и отогнать больших акул — жизненно важно. Для всего их крошечного, но уже сплочённого Племени.
Закат застал всех обессилено сидящими на гребне атолла. Отверженная иногда влезала на Вышку — вокруг было, к счастью, всё так же пусто. Лайя приготовила поесть.
Когда Луна посеребрила всё мягким перламутром, Гар сказал:
— Скажи, Отверженная… Как твоё первое Имя?
Долгое время царила тишина. Все — и женщины, и он — чувствовали важность момента.
— Мария. — тон был не то, чтобы неуверенный. Похоже, женщина сама так долго не выговаривала это слово, что забыла, как оно правильно произносится!
— Спасибо… Мария, что спасла мне жизнь! Я, Гар, Вождь нашего Племени, постановляю: отныне ты — не Отверженная! Ты — полноправный член нашего Племени! И зваться будешь — Мария! Кто-нибудь хочет возразить?!
Никто не захотел, и Гар обнял обеих женщин, кинувшихся вдруг и прижавшихся с рыданиями к его груди… Поскольку он сидел, им пришлось расположиться тоже полулёжа. Гар, сотрясаемый двумя телами, прижимал своё крохотное, но уже такое родное Племя, к себе, и… улыбался.
Странно, но чувствовал он себя, несмотря на боль в ноге, полным идиотом…
Но — вполне счастливым идиотом!
Утром женщины под руководством и при непосредственном участии Гара, занялись разделкой туши.
Акула им попалась маленькая — всего метров девяти в длину, и с размахом пасти в метр. Но повозиться пришлось: в ней оказалось никак не меньше тонны мяса.
Когда всё его отделили, и выбросили в Котёл провонявшие аммиаком внутренности, остался огромный скелет — в хвостовой части из гибких хрящей, в грудине — из костей. Шкуру всех шести ласт снимали особенно бережно и осторожно: их шершавая поверхность могла, хоть и недолго, до некоторой степени заменять Точильный Камень.
Лопасть огромного хвостового плавника разъединили на две вертикальные половины, шкуру со спины и брюха сняли большими кусками — пригодится накрывать шалаш от дождя!
Когда всё мясо было нарезано длинными и тонкими полосами, и развешено вялиться на натянутых канатах, Гар сам занялся обнажившимся костяком. Разъединил при помощи долота, костяного молота и ножа все позвонки, и дуги гигантских рёбер. Уж им-то он найдёт применение! Хуже обстояло дело с хрящами — из них ничего не сделаешь, пока не засохнут. А и засохнут — слишком непрочны.