– Не-е, такой умный я один. Мамка таким уродила, так я пока не жаловался, – Базил спрятал светлые глаза под белесыми ресницами, выдержал многозначительную паузу и с наигранной наивностью сказал:

– Просто я подслушивал, о чем вы говорили.

Подкова и Стефка переглянулись между собой и оглушительно расхохотались.

Существование ведьмаков тайной не было, но о роде своих занятий эти люди кричать на каждом углу не спешили. Пока существовала нечисть, которая не желала тихо сидеть в природой определенной ей нише и предпочитала людское мясцо всему остальному, существовали и те, кто с этой нечистью способен был бороться и успешно делал это. Твари, или бестии, как их обычно называли те, кто непосредственно с ними сталкивался, существовали всегда и везде, были неотъемлемой частью природы. Хотел этого человек или нет, но с миром бестий, полу-невидимым и непонятным, ему приходилось сосуществовать. Иногда человек поклонялся ему, иногда истреблял всех без разбору, иногда делал и то, и другое одновременно. И если на морок, обман, лукавство, заигрывания бестий человек смотрел как на досадную неизбежность и большей частью смирялся с этим, то убийство себе подобных постепенно научился не прощать. Так родился закон сосуществования, с которым худо-бедно согласились обе стороны, и этот закон гласил: если бестия выходит за рамки правил сосуществования, она может быть уничтожена. Обычно в таких случаях селяне обращались к ферам – местным знахарям, ведуньям, колдунам, наконец. Но по сути это было дело ведьмаков.

Ведьмаки не были ни тауматургами, ни ферами. Они были другими, но и обычными людьми тоже не были. Ведьмаками как правило называли всех, кто охотился на нечисть, но на самом деле истинными ведьмаками были лишь люди, обладающие определенными способностями, особым пограничным полумагическим даром. Их еще называли сенсориками, «видящими», «видцами», visibilis, хотя их дар был куда более разнообразен – кто-то «видел» невидимый мир, кто-то «слышал» его, кто-то «ощущал», то есть, мог безошибочно определить, правду ли говорит собеседник или лжет, кто-то «читал» (чужие мысли) и прочие. И охота на бестий, нарушающих законы существования в человеческом мире, была лишь одной, наиболее известной сферой применения способностей ведьмаков. Но и об этом говорить они не любили. Ведьмаки скрывали род своих занятий не только из-за извечной неприязни обывателя, выросшего на сказках, а еще потому, что ведьмаки были заметно слабее феров и тем более тауматургов.

Оседлые феры как правило не выносили конкуренции и исключительно ревниво относились к тому, что некие ведьмаки орудуют в их владениях, между тем как не каждый колдун мог успешно справиться с бестиями. Ведьмачье искусство было сродни цирковой дрессировке дикого зверя, имело свои особые секреты и приемы, о чем маг мог даже и не догадываться. Умение приласкать мурлыкающую кошку не свидетельствовало о способности справиться с тигром, умение управляться с магией не означало умения подчинить своей воле лешего или домового, а потому феры и ведьмаки предпочитали приходить к полюбовному соглашению, если бестия вдруг залютует и нужда-таки заставит обратиться к помощи недруга.

Друг друга феры и ведьмаки не любили, но терпеть терпели. А вот с тауматургами ни те, ни другие дела предпочитали не иметь.

Наука, отсутствие предубежденности, всесторонность и методичность обучения даже худшему из тауматургов давали преимущество перед собратьями по дару, и это сделало их слишком высокомерными: они и ближайшую свою братию по магическому Дару, феров, переносили с трудом, что уж говорить о полумагах-сенсориках? Впрочем, с тауматургами ведьмакам приходилось сталкиваться редко, поскольку объекты их охоты редко обитали рядом с этими магами – себе дороже.

Видцы, истинные ведьмаки, редко работали в одиночку. А точнее будет – никогда.

Каковы бы ни были его профессиональные особенности, видец, способный ощущать сущность нечисти, должен был уметь главное – удерживать тварь, делать ее видимой для других. А вот чтобы обезвредить бестию, нужен был кто-то еще. Поэтому сенсорик никогда не работал один. И этот «кто-то еще» должен был, во-первых, знать слабые места бестий. Неотъемлемой частью ведьмачьего искусства было знание набора инструментов, с помощью которых можно было убить или подавить ту или иную нечисть. На кикимору не пойдешь с заговоренным железом, что полезно против оборотня, а леший не испугается запаха трав, от которого воротит нос багник. Любой ведьмак, обучающийся своему ремеслу, первым делом изучал привычки нечисти и способы борьбы с ней, а потом немало времени тратил на то, чтобы найти необходимые – и нередко весьма редкие – ингредиенты для различных магических смесей, те или иные предметы, без которых обойтись нельзя. Нет орудия – на нечисть лучше не лезть.

Во-вторых, этот «кто-то еще» должен был быть достаточно сильным, быстрым и безжалостным: иная тварь, даже связанная узами невидимого принуждения, в разы превосходила скоростью и ловкостью самого натасканного на молниеносные удары человека. Тут и правильно подобранное орудие могло не спасти.

Ко всему прочему у сенсорика, видца, был существенный недостаток: удерживая связь с нечистью, он рисковал повредиться сам, например, получить сильнейшую головную боль, и чем дольше, тем вероятнее. Иногда это заканчивалось глубоким обмороком, комой и даже смертью. Ведьмаку нужен был напарник, который убьет тварь прежде, чем тварь убьет его. А лучше – два или три. Отряд.

Отряд Германа состоял из шести человек – типичный набор: «голова», два «видца», два «кулака» и «фуражир».

«Головой», само собой разумеется, был Герман, командир, человек, определявший и стратегию, и тактику боя. При случае он мог заменить любого, однако чаще всего сам в бой не вступал, руководя со стороны. «Видцами» были Стефка и Аська, кое-какие склонности были и у самого Германа. Подкова и Порозов были «кулаками», бойцами – теми, что убивают тварь и прикрывают видцев. «Фуражир» и лекарь Лукич вне рейда занимался тем, что разыскивал необходимые инструменты и ингредиенты: от серебряных пуль и кинжалов до когтей ласточек или языков змей – на всякую тварь да на всякий случай, а там время покажет, надо оно иль не надо. Сверхзапасливость Лукича была притчей во языцех, что однако не мешало пользоваться ею во время рейдов. Фуражир в отряде был, образно говоря, подмастерьем в кузнице: молоточек подать да меха раздуть, но без его участия железо бы не ковалось. Каждую свободную минуту Лукич проверял свои запасы, без сожаления расставаясь с испорченными, сломанными или прогнившими – дырявые порты сраму не прикроют, как любил говаривать он, и пополнял новыми, собирая травы, коренья, потихоньку вылавливая жаб, змей, пауков.

Константину не понадобилось много времени, чтобы определить, кто есть кто. Род занятий каждого из отряда для мага был очевиден, как и уровень силы, которой каждый обладает, как и способности. Но были две вещи, которые помимо работы объединяли этих людей, не один год кочующих вместе в поисках распоясавшихся бестий. И это тоже было очевидно. Искренняя дружба и взаимопомощь и острая неприязнь к тауматургу. Константин кожей ее чувствовал – вязкую, тяжелую, неприкрытую неприязнь. Ни на чем не основанную, немотивированную, существующую как бы саму по себе, «ничего личного», просто потому, что так установлено до нас.

Только разве его это беспокоит?

Оболонский равнодушно улыбнулся своим мыслям и вернулся к рассматриванию фигуры на верху полуразрушенной башни. И обнаружил, что ее там нет.

– А что эта ваша вдова Ситецкая там делает? – задумчиво спросил он в никуда.

– Живет она там, – подался вперед Базил, взбираясь на утес, – С весны, пожалуй. Купила, как сказывают, Белькину башню и живет там.

– Белькину башню? – задумчиво повторил Оболонский, пробуя название на вкус, помедлил и предложил: