Феникс тоже поднимается и преграждает мне путь к выходу:
– Я отлично понимаю, что тебе трудно мне поверить. Да что там, во многих других воплощениях у меня были проблемы с тем, чтобы тебя убедить. Ты плохо помнишь прошлые жизни… и это все осложняет. Возможно, в этом заключается промысел, такое забвение служит тому, чтобы укрывать тебя от Охотников, сделать менее заметной. Пока ты ничего не помнишь, ты не так ярко светишься, и Воплощенным труднее тебя вычислить.
– Я хочу уйти! Сейчас же! – выкрикиваю я – его слова пугают меня все больше.
– Просто выслушай меня, – настаивает он, раскидывая руки, чтобы перекрыть мне проход. – Тебе когда-нибудь снились сны – такие яркие, что ты туда как будто бы проваливалась? У тебя бывали «дежавю» – настолько сильные, словно все это и правда уже происходило?
Я стараюсь держать лицо, не выдавать себя – однако сразу же на ум приходит тот внезапный сон во время подготовки к экзамену по истории. Про Французскую революцию. Феникс замечает, что мое лицо как-то странно изменилось, и с горячностью продолжает, ловя момент:
– Подумай, Дженна, у тебя есть какие-нибудь знания или умения, которых тебе вроде бы неоткуда было взять?
Я сглатываю образовавшийся в горле горький комок. С начальной школы случалось такое, что я знала исторические факты раньше, чем учитель истории произносил их вслух… Пару раз было даже, что я поправляла учительницу в их изложении – сама не зная, почему я это делаю… А еще было, что я записалась в секцию по стрельбе – в жизни не державши в руках лука, я на первом же занятии несколько раз попала в яблочко. Инструктор сказал, что у меня удивительный талант от природы, а другие ученики подумали, что я просто соврала, сказав, что до сих пор не занималась этим спортом. Но… «знание из прошлой жизни»? Что за чушь, что за сумасшествие!
Феникс приближается на полшага, кладет мне руки на плечи, заглядывает в глаза:
– И вот еще что. Тебе случается узнавать лица незнакомцев? Чувствовать нечто странное, будто вы уже встречались?
В его глазах и голосе – что-то вроде давней любви… давних уз, связующих нас, хотя это так невероятно, что скорее пугает, чем радует.
– Все это – эхо твоих прошлых жизней, – мягко поясняет он. – Прошлых воплощений твоей души. Отблески, как называют их Первопроходцы.
Перед моими глазами вспыхивает безумное видение, которое мне явилось, когда я впервые коснулась его руки. Мой мир рушится. Как бы я ни старалась отвергнуть истину его слов, истину, которую я на самом деле давно ношу в своем сердце… в своей душе…
– Отпусти меня! Дай мне уйти! – кричу я.
– Погоди еще минуту. Я докажу тебе, что говорю правду. – Феникс отпускает мои плечи и присаживается на корточки, чтобы вытащить из-под своей койки старую железную коробочку. – Положи на эту штуку свою ладонь.
– Что это? – с опаской спрашиваю я.
– Это аптечка. Просто аптечка первой помощи, которую ты использовала тогда, спасая меня во время бомбежки. Один из… пробных камней.
Нет, я не хочу этого делать, не хочу трогать эту штуку… но, вопреки себе, опускаюсь на колени и кладу ладони на крышку. Хотя бы для того, чтобы доказать этому психу, что он все придумал, что он лжет, – доказать ради его и моей безопасности, избавиться от этого безумия! Но стоит мне прикоснуться к железному ящичку…
Лампы над головой мерцают. Откуда-то снаружи слышится глухой тяжелый удар. С потолка сыплется пыль. Новый удар – и электричество совсем отрубается. По коридору раскатываются вскрики, от стен отдается испуганный ропот. В темноте начинает визжать сирена. Воняет гарью. Загораются, мигая, газовые лампы, из тьмы проступают бледные от страха лица людей. Женщины и дети, прижимаясь друг к другу, тревожно смотрят вверх, на потолок.
– Шрапнелью крепко зацепило. Остались еще бинты? – слышится голос молодого солдата с восточнолондонским акцентом. Его лицо побелело от боли, но голубые глаза ярко блестят, и он умудряется сдерживать стон боли, крепко стискивая зубы.
Я смотрю на свои руки, сжимающие железный ящичек – военную аптечку. Гладкие молодые руки с коротко обрезанными ногтями. Перевожу взгляд на раненого. Его невозможно не узнать, хотя сейчас у него совсем другой акцент, другая стрижка, другой загар, и зовут его иначе… Гарри. Его зовут Гарри. Правое бедро у него залито кровью – глубокая рваная рана. Рядом с ним на соседней койке – другой бедняга-солдат, тот не стесняется стонать, нянча раненую руку.