— А в чем именно состоит та выдумка, которую он попытается опубликовать?
— Это не выдумка. Это кошмар.
— Понимаю. — Мадам кивнула так, словно восхищалась Анной. — А как вы сумели прийти к столь безапелляционному суждению, вы ведь совсем недолго в Центре? Или, может быть, кто-то подсказал вам, что нужно искать?
— Да. Тот репортер. — И, словно только что вспомнив, она добавила: — Он устроил так, чтобы я смогла поговорить с несколькими хирургами по трансплантации.
— И кто же они?
— Этого я вам не скажу.
В голосе Мадам зазвучали нотки сожаления.
— Уверена, они гордились бы вашими словами, Анна, если бы слышали вас сейчас. Но даже поверь я хоть чему-нибудь из того, что вы мне наболтали, это все равно не имело бы значения. В любом случае вы могли узнать лишь очень немногое. Ваши обязанности были строго ограничены, за вами все время тщательно наблюдали.
— Но все же недоглядели. И я сумела рассказать репортеру про те личные дела персонала.
Анна увидела, как что-то мелькнуло в глазах Мадам и пропало.
— Понимаю. Это очень интересно. А что именно вы обнаружили? Раз уж вы рассказали об этом репортеру, может быть, захотите поделиться и со мной?
— То, что вы замешаны в очень грязном деле!
Мадам снова напряглась.
— Это сказал ваш дружок-репортер?
— Да. И именно это он собирается опубликовать.
— Как это упрощенно, — вздохнула Мадам. — Впрочем, полагаю, смысл его работы и состоит в том, чтобы никогда не рассматривать ситуацию во всей ее сложности. А если бы вы сделали это, то наверняка взглянули бы на вещи иначе и не стали шпионить для этого репортера.
Анна ощутила громадное облегчение. Мадам поверила в существование репортера. Теперь блеф требовал перейти в нападение.
— Вы хотите сказать, что вам все позволено? Даже играть роль Бога? Решать, кому умирать, чтобы другие смогли жить? Вы ничем не отличаетесь от Менгеля и всех его последователей. Вы же разрушаете основную систему ценностей, которая отличает медицину от всего остального. Благодаря которой все, кто занимается медициной, отличаются от других. Люди верят врачам. А то, что вы делаете, наносит страшный удар по этой вере. Вы же не спрашиваете ничьего согласия. То, что вы делаете, враждебно любым человеческим представлениям об этике, вообще любой морали. Вы все здесь замазаны грязью.
Мадам рассмеялась — не совсем естественно, так во всяком случае показалось Анне.
— Как плохо вы ухватываете суть, Анна. Тут следует вести речь не об этике, а о трагедии. А трагедия — это неспособность общества обеспечить достаточным количеством подходящих органов тех, кто — да-да —