Новгородка сидела, закатав штанины, опустив босые ноги в воду мелкой речушки, любуясь желтыми кувшинчиками цветущих кубышек, веточкой осины вяло отмахиваясь от насекомых. Маленькие рыбки ласково покусывали ей пальцы ног. Почему-то они резвились там, где ручей впадал в речушку, если, конечно, не отвлекались на покусывание Любавиных пальцев. На берегу тихой речушки девушку и нашел Всеслав. Она обернулась на шорох, он увидел в ее глазах и радость и нежность. И только теперь полное понимание произошедшего затопило его сознание малопереносимой радостью. Он стремительно опустился рядом с Любавой на берег, обнял хрупкую девушку, перекинул ее к себе на колени и принялся жадно целовать ей лицо и шею, шепча в промежутках между поцелуями не слишком связные ласковые слова.
— Я согласен креститься в твоей самарянской вере, — сказал он, почувствовав спустя какое-то время, что ошеломленная и покорная поначалу Любава уперлась руками ему в грудь, чтобы отстраниться еще и потому, что ее босые ноги принялись кусать слепни сразу, как только девушка выронила веточку осины, увлекшись поцелуями. Но после судьбоносных слов Всеслава она забыла о кровососущих насекомых и внимательно посмотрела в глаза жениху.
— Только можно не сейчас? — уточнил тот с видом человека, который похвастался и тут же пожалел о сказанном.
Любава улыбнулась, обняла его за плечи и прошептала на ухо с еле заметной усмешкой.
— Как ты представляешь себе нашу свадьбу? Под Майским дубом?
Да, действительно. С некрещеным человеком венчаться Любава не будет. А свадьба, организуемая родней, для них невозможна из-за отсутствия этой самой родни. Всеслав теперь изгнанник, у которого нет ни родственников, ни родного дома.
— Чувствую, что ты хочешь что-то сказать, — он укрыл ей босые ноги полой своего плаща, чтобы девушка не отвлекалась на кусачих насекомых. — Ты что-то придумала?
— Поедем к моему духовному отцу Игнатию, — сказала Любава, испытывающе глядя на жениха серьезными глазами. — Возьмем у него благословение.
— Согласен, — быстро сказал Всеслав, вспомнив, что монастырь, в котором живет Любавин духовный отец, приютивший девочку в детстве, находится в Ладожском приозерье, а значит, туда можно попасть, минуя Новгород. А уж получив благословение на брак от уважаемого игумена, он сумеет выцарапать Любаву из дружинниц княгини. Конечно, от германского чудища в веже, она отбивалась так искусно, как не всякий воин бы сумел. Но все же ни один из воинов не повредился в уме после произошедшего боя и казни отца Афанасия. Любавина душа совершенно не годилась для такой сугубо мужской деятельности, как воинские забавы.
Его зазноба сползла с его колен и устроилась на траве рядом с ним, подняла выпавшую у нее чуть раньше веточку и принялась отмахиваться от слепней.
— Скажи мне, Всеслав, — произнесла она, подумав, — ничего особенного, но как ты сам решил жить дальше?
— Ты ведь еще не слышала, купцы рассказали, что умер византийский император Василий? — спросил ее жених, все еще пребывая в радостном устроении души, но продолжил говорить уже с легким сарказмом. — Думаю, что князь Ярослав сумеет воспользоваться тем, что в Ромейской империи начнутся неурядицы. И в Польском королевстве — тоже.
Любава, сумевшая почувствовать горечь изгнанника из польских земель, обреченного теперь издали следить за развитием этих неурядиц, обняла его и положила голову ему на плечо.
— Я собираюсь проситься к Ярославу на службу, — признался Всеслав, в свою очередь обнимая девушку за плечи. — Не уверен, что приживусь. Попробую… Но ведь для тебя моя неустроенность не препятствие для брака? Правда же? — и внезапно испугавшись того, что она может ответить, развернул девушку, чтобы заглянуть ей в глаза.
— Нет, — спокойно ответила Любава. — Это для меня не препятствие, — и она снова положила голову ему на плечо.
И они так и просидели, обнявшись, до самого вечера. Говорить ни о чем серьезном в такой счастливый день не хотелось, хотелось в молчании сохранить счастье, воспоминание о котором будет греть их обоих в те тяжелые и горькие дни, которые неотвратимы для каждого человека, живущего на земле.
Легкий вечерний ветерок шевелил верхушки деревьев, солнце на западе садилось в облачные горы, заливая весь подсолнечный мир пронзительно яркими, слепящими закатными лучами, когда они шли обратно в лагерь. Внезапно Любава, шедшая впереди, остановилась. Всеслав замер сзади нее.
— Ты права, Ростиша, — прозвучал впереди мягкий голос Сольмира. — Я провожу тебя в Муромль. Только зачем тебе туда возвращаться?
Любава позволила Всеславу обнять себя и не шевелилась, как и он. Мешать серьезному разговору не хотелось, а пройти к лагерю другой дорогой было нелегко.
— Подумай, какая тебя жизнь там ждет. Родители выдадут замуж, не спрашивая твоего согласия. Хорошо, если первой женой. И наверняка не единственной.