Интересно, кстати: обе «подставляемых» в деле Филиппа – женщины. Потому ли это, что большая часть стриптизерова окружения из них состоит или дело в чем-то другом? Что там было у Стаута насчет «лучшего в мире маскарадного костюма» – когда убийца (причем неоднократный!) даже лица не скрывает. Просто потому что все видят мужчину, а на самом деле – женщина. Может, и тут та же петрушка? Может, подозрения в сторону женщин – это специально?

Ладно, к черту!

Уже засыпая, она увидела смутную фигуру – неширокие плечи, легкая, немного странная походка, лицо, прячущееся в тени козырька бейсболки. Федяйкинский балкон: светлые волосы, ярко-алое пятно изящного халатика – лицо не в фокусе, черты смазаны. Не человек – тень. Тень в лесу, за деревом, целится из ружья. Та же тень или? Та же! Человек в куртке с капюшоном на автостоянке, где убили священника. Скрытая широким пальто фигура в холле стрип-клуба: линию головы и плеч скрывает мягкий палантин, темные очки в пол-лица…

Закутанная в темно-зеленый шарф фигура маячила впереди. Темных очков не было, но лицо как будто текло и струилось – не разглядеть. Пол под ногами тоже переливался и стеклянно блестел – как полированный мрамор. У Арининого отца в кабинете стоял на стеллаже кусок саянского мрамора, отполированный с одной стороны. Под косым светом он казался полупрозрачным и переливался желто-персиковыми разводами, очень красиво. Арина сделала по «мрамору» шаг – осторожно, боясь поскользнуться – потом другой, третий. Расстояние до фигуры почему-то осталось прежним, хотя та вовсе не пыталась отступить и вообще не шевелилась. Арина пошла быстрее, но ничего не изменилось. Да что же это такое!

Неуловимое движение – и из складок темно-зеленой ткани, сверкая, вылетел золотистый лепесток, упал на стеклянно-мраморную поверхность, подскочил, звеня, подпрыгнул еще раз… Никакой это был не лепесток, а колокольчик! Или бубенец?

Оттуда, где из складок шарфа виднелось неуловимо текучее «лицо», раздался смех – в унисон колокольчику. Заливистый, дребезжащий, он накатывал словно бы волнами… трель… пауза… еще трель…

В щеку ткнулось что-то мокрое и холодное – Таймыр!

– Да слышу, котяра, слышу, – Арина отпихнула кота, уже сообразив, что и бубенец, и хохочущая фигура ей приснились, а заливистые трели происходят из… да где этот чертов телефон?!

– Вершина, – невнятно буркнула она.

– Ты еще дрыхнешь, что ли, Марковна? – раздался из трубки отвратительно бодрый голос Мишкина. – Рога трубят, труба зовет!

– Ста-ас… – простонала Арина. – Мне хотя бы в субботу можно немного поспать?

– Ничего себе немного… – фыркнул он и затараторил уже почти извиняющимся тоном. – Ну прости, матушка! Не вели казнить, вели слово молвить.

– Что-то срочное, что ли? – она уже почти проснулась. Ясно же, что Мишкин позвонил не ради злобного удовольствия разбудить ее ни свет ни заря. Тем более, что уже вполне и свет, и заря, на часах… ого, до полудня всего-ничего! – Чего это я тебе вдруг понадобилась?

– Да вот, сижу в дежурке, сводки просматриваю. Помнишь, по убийству стриптизера мелькал такой Чижов?

– Мишкин! – возмутилась Арина. – Мне пока не восемьдесят лет, из мозгов не выжила. Дело об убийстве этого красавчика вообще-то все еще в производстве, как я могу фигуранта забыть?

– Ну… разные следователи бывают… – судя по интонации, Мишкин ухмыльнулся. – А ты спросонья.

– Уже нет, – мрачно сообщила Арина, успевшая дошлепать до кухни и теперь гипнотическим взглядом убеждавшая кофеварку: ну давай уже, быстрее, дай мне вон того черного, что у тебя внутри образуется… – Так что все я помню. Вадим Чижов, – она понизила голос, оглянулась – в окрестностях кухни, к счастью, никого вроде бы не было, – на камерах наблюдения в клубе сидит.

Стас хмыкнул:

– Уже не сидит.

– В смысле? – Арина вытащила из кофеварки наконец-то наполнившуюся чашку, отхлебнула, зашипела – оказалось горячо. Вот уж в самом деле, нашла чему удивляться – свежесваренный кофе оказался горячим. Она подышала открытым ртом. – Почему не сидит-то? Уволили?