– Поругались мы, – сердито буркнул Ренат Ильич. – Я на него наорал, он на меня. Но я его не убивал! Чем хотите клянусь!

Как ни странно, Арина готова была ему верить. Волосок свидетельствует всего лишь о более-менее близком контакте – может, они друг друга за грудки хватали. Но убийство? Какой смысл? Какая разница: терять свое сокровище в результате его, сокровища, увольнения или – в результате его смерти? Со злости, в аффекте? По тому же самому принципу – так не доставайся же ты никому? Возможно, но еще менее вероятно. Дядька этот, конечно, скользкий тип – что неудивительно на такой работе, но вполне здравомыслящий: проблем убийство «звезды» создает больше, чем решает. И, главное, не подпустил бы его Филипп к себе так расслабленно, тем паче – в пылу ссоры.

– Ладно, ладно, не клянитесь, – остановила она клятвенные заверения. – Вы сказали «донесли». Вообще-то можете гипотетического предателя у себя в коллективе не искать, никто на вас не настучал, информация о вашем с погибшим… гм… контакте получена не из свидетельских показаний. Но ваша реплика, безусловно, любопытна. Получается, многие слышали, как вы ссорились?

Управляющий вдруг успокоился, сообщив почти деловито:

– Без понятия. Там, в приват-зоне, звукоизоляция, понятное дело, на высшем уровне, но дверь могла и приоткрытой остаться. Я не помню. Или не заметил. Дело-то обычное. Ну то есть когда мы ссорились. Так что если кто-то в коридоре был, вполне мог слышать. Я не знаю.

– И кто мог быть в этом коридоре? – уже не вкрадчиво, а вполне деловито осведомилась Арина.

– Да откуда ж мне знать? – всплеснул руками Ренат Ильич. – Лишнего там, конечно, не шастают, но зайти вполне можно, дверей с кодовыми замками нету. Танцовщицы вряд ли, гримерки с другой стороны, а вот с кухни вполне мог кто-то заглянуть. Ну или официантки. Хотя, говорят, из зала вроде никто не отлучался, но кто их знает, вы сами выясняйте.

– Выясним, – она кивнула и зачем-то спросила. – Кстати, Ренат Ильич, а кто будет похоронами заниматься? – на самом деле Арине было наплевать, кто возьмется проводить в последний путь красавца-стриптизера, но это могло пролить свет на… черт его знает на что, но хоть на что-нибудь. Прояснить, так сказать, права и обязанности сторон. – То есть когда наши эксперты скажут, что готовы тело выдать, – уточнила она, мягко улыбнувшись. – Кому именно – выдать? Родни-то у Филиппа, насколько я понимаю, нет?

– Нет, по-моему, – нахмурился, припоминая, управляющий. – А насчет похорон мы тут, конечно, готовы… Да… Я вам в прошлый раз сказал, что у Ляли с Филиппом роман был? Ну так мы с ней на следующий день разговаривали, она как раз спрашивала, когда тело отдадут. Я ей, конечно, сказал, что мы поможем с похоронами, но она, кажется, не очень слушала. Вроде как ей все равно: и где прощание будет, и катафалк, и венки, и поминки… я ведь даже готов клуб на день закрыть! Думал, она хоть спасибо скажет, а она только в стену смотрит и кивает. Только когда я предложил кремацию – все-таки изрядно дешевле вышло бы – как будто проснулась. Губы дрожат, глаза… ох, век бы такого не видать. Вы что, говорит, пока живой был – душенька и лапочка, а как умер – готовы как бомжа какого-то сжечь? Если вам, говорит, на его похороны денег жалко, я найду, но чтоб похоронить уж по-человечески, чтоб на могилку можно было прийти, а не… она вообще как не в себе была. Плакать не плакала, а… ей-богу, глядеть жалко было.

– Сейчас-то она где? В день убийства она не работала, вы сказали, а потом? Когда ее смена?

– Ну да, в тот день она не работала, – подтвердил управляющий. – А на следующий, я ж говорю, такая была… точно не в себе. Бледная, мрачная, остановится на полдороге и стоит, непонятно куда смотрит. Заказы путала! – возмутился он. – Вот уж чего с ней никогда раньше не бывало. Ну я ж тоже не из камня, понимаю, у девушки трагедия, любовь и все такое. Какая из нее в таком состоянии работница? Так я ее домой отправил, велел отдохнуть.

Еще одна нервная девица! Правда, у этой вроде оснований побольше. Как бы там рыдающая Света ни старалась создать впечатление, что Ляля была для Филиппа не более чем минутной прихотью, весь остальной коллектив (а Мишкин расспрашивать умеет как мало кто!) твердо убежден, что роман там был более чем серьезный, дело к свадьбе шло. Так что девушку Лялю, безусловно, жаль: готовиться к счастливой свадьбе, а получить похороны… у кого там это было: где стол был яств, там гроб стоит? У Державина, что ли? В общем, понять, что Ляле сейчас ни до чего и ни до кого, можно. И посочувствовать можно. Вот только как в таких условиях следователю работать прикажете? Арина вздохнула:

– Вы ей хотя бы передали, чтобы со мной связалась?

– Передал, – бодро заявил Ренат Ильич, но тут же осекся. – Кажется. Или… Ну простите, может, и запамятовал.

– Сейчас-то с ней можно поговорить? Где она вообще?

– Да она, видать, приболела, – довольно равнодушно сообщил Ренат Ильич. – Или, может, горюет. Так больше тут и не появлялась.

– И вы не забеспокоились? – не то чтобы Арина опасалась, что неизвестная ей Ляля наложит на себя руки, но с другой стороны… овдоветь в предвкушении свадьбы – то еще переживание… а девчонка молодая, и совсем сейчас одна. А этот… управляющий! даже пальцем не шевельнул. Может, девочка уже до сердечного приступа дорыдалась!

– А чего беспокоиться? – Ренат Ильич как будто удивился. – Будет долго гулять – уволю и вся недолга, на ее место найти кого не проблема. Но я ж не зверь какой, понимаю. Пусть отдохнет немного.

Красавец, нечего сказать! Официантку сменить – не проблема, больше его ничего не интересует.

– И звонить ей не пробовали? – без особой надежды поинтересовалась Арина.