Взгляд Эммы останавливается на мне, и она заметно вздрагивает, на ее лице написано страдание.

«О, Зор. Каждый раз, когда я это вижу, это выглядит все хуже. — Она опускается на колени рядом со мной, и меня окутывает ее запах. Я закрываю глаза в блаженстве, сдерживая рычание удовольствия, которое угрожает вырваться у меня из горла. Оно исчезает, когда она слегка касается моей кожи, обводя пальцем рваную рану на краю манжеты. — Ты разрываешь себя на части. Я думала, драконам нельзя причинять вред?»

«Моя двуногая форма гораздо более уязвима». — Весь гнев и разочарование, которые копились внутри меня, рассеиваются от ее легкого прикосновения.

— Тсс, — говорит она вслух, себе под нос. — Может, они и держат тебя в плену, но то, как они с тобой обращаются, — полная чушь. — Ее маленькие кулачки сжимаются. — Это меня так бесит.

Я восхищен ее нарастающей яростью. Это потому, что это подпитывает мою собственную ярость? Или потому, что это заставляет ее темные глаза искриться?

«Когда нас освободят, они заплатят кровью», — успокаиваю я ее.

— Я с этим согласна, — бормочет Эмма. Она берет кусочек своей рубашки и рвет подол, отрывая длинную полоску материала. Закончив, она осторожно кладет ее между моей кожей и манжетой на одной руке. — Надеюсь, это немного поможет. Но ты должен перестать так сильно изворачиваться. — Ее голос падает до шепота. — Мы не хотим, чтобы они поняли, что мы вместе. Может быть, продолжай бушевать, но убедись, что это только слова, а не физические действия? Мне не нравится видеть, как ты причиняешь себе боль.

Ее пальцы снова скользят по моей коже, и я с удовольствием осознаю, что ее прикосновение уже не такое прохладное, как раньше. Ее кровь разогрелась так, что сравнялась с моей собственной.

От одного осознания этого мой член встает. «Ты должна перестать прикасаться ко мне, если мы не хотим, чтобы другие знали, что ты моя».

Я чувствую, как она заливается румянцем смущения. Я понимаю, что она взволнована не мыслью о том, что другие знают, а мыслью о моем возбуждении. Это завораживает меня. Это та женщина, которая смело взобралась на меня верхом и заявила на меня права, но при этом робеет при мысли о том, чтобы прикоснуться ко мне еще раз?

— Прости, — шепчет она, и намек на улыбку соответствует смуглому цвету ее щек.

«Почему мысль о совокуплении со мной смущает тебя? — спрашиваю я ее. — Я нахожу это любопытным».

Она пожимает плечами и отводит взгляд, снова поглаживая пальцами мою руку, прежде чем вспомнить, что это возбуждает меня. «Это не совсем мысль о том, чтобы спариться с тобой. Это мысль о спаривании вообще. Для меня это довольно ново».

«Ты никогда раньше не спаривалась? — Эта мысль наполняет меня волной удовольствия. — Я первый, кто прикоснулся к тебе?»

«Господи, не говори так чертовски гордо. Просто никогда не было подходящего времени для близости с кем-либо. И в наши дни трудно доверять кому-либо».

Опять же, она застенчива.

«Но ты доверилась мне». Я польщен. Более того, я доволен. Я единственный, кто прикасался к ней, и я буду единственным, кто когда-либо прикоснется к ней. Я буду единственным мужчиной, который попробует ее влагалище на вкус и услышит ее крики удовольствия. Это заставляет меня еще больше стремиться к свободе.

— Ты снова изворачиваешься, — бормочет она. — Прекрати это.

Арти смотрит через край ямы вниз на мою пару и рявкает что-то, что вызывает вспышку раздражения внутри Эммы.

— Я медлительная, потому что никогда раньше этого не делала, — лжет она в ответ. — Дай мне шанс. Кроме того, я не знаю, почему ты торопишь меня, осел. Тебе все еще не отсосут, когда я закончу.