Он на миг замер на пороге. Потом вышел, хлопнув дверью.

Эмма не знала, сколько она оставалась одна. Она не плакала, но чувствовала, что в горле стоят непролитые слезы. Даже когда вошел Гунхард, она не сразу заметила его.

– Вам лучше уйти, сударыня.

Она различила звон колоколов. Подняла голову.

– Слышите? – поднял ладонь Гунхард. – Сейчас Роллон Нормандский в базилике Святого Уэна вступил в купель. Свершилось!

Эмма криво усмехнулась.

– По крайней мере, ему сразу будет какой грех замаливать перед Всевышним.

– Идемте, я вас провожу.

Он уже почти вывел ее, когда она наконец опомнилась.

– Гунхард, а как же мой сын?

Пожалуй, на суровом лице молодого прелата появилось какое-то подобие сочувствия.

– Вам не стоит волноваться о Гийоме. Он сейчас в Байе, и о нем хорошо заботятся. Роллон сказал, что, пока Гизелла не родит ему сына, его ребенок от вас будет оставаться его наследником.

– И сына он отнял у меня… – тихо прошептала Эмма.

Она плохо соображала, куда идет. Помнила, что прошла по мосту, и тут ее подхватила, понесла толпа. Хотя площадь перед вновь отстроенным собором Святого Уэна была вся запружена людьми, толпа все прибывала. Эмму толкали со всех сторон, вокруг были сияющие лица, слышался смех. Кто-то обнял ее, уколов бородой, чмокнул в щеку. Она вяло освободилась. Из-под полы капюшона глядела на мир тускло и безрадостно. Колокола все звонили, ликующие возгласы раздавались вокруг.

Кто-то резко схватил ее за руку.

– Вот ты где!

– Эврар, – равнодушно произнесла она, узнав мелита.

– Да, Эврар. Эврар, который вот уже три часа с людьми герцога разыскивает тебя по всему городу. Идем.

Она не протестовала, однако люди стояли столь плотной стеной, что не было никакой возможности выбраться из толпы. Им приходилось ждать. А потом она опять увидела Ролло. Он появился под темной аркой свода среди белых, лиловых и пурпурных фигур епископов и аббатов, среди облаченных в короны первых вельмож королевства. Роберт Нейстрийский, Герберт Вермандуа, Герберт Санлисский, а также ближайшие сподвижники Ролло – Лодин, Гаук из Гурне, рыжий Галль окружали его. А он стоял меж ними – высокий, статный, в длинных белых одеждах неофита[73] и алой герцогской мантии, и на его широкой груди ярко блестел символ Христа – крест.

Потом он поднял руку и еще несколько неловко, но твердо осенил себя крестным знамением. Вся площадь взорвалась от ликующих криков, а с башен собора в небо выпустили сотни белых голубей.