Однажды днём, когда снимали сцену в холле отеля, она заметила довольно пожилую женщину, которую везли в кресле на колёсиках во время пробы камеры. У женщины были рыжие кудряшки и очень яркая губная помада. «Пока господин Буайе что-то мне говорил, я всё время смотрела на эту пожилую даму, отдававшую приказания мужчине немного моложе её самой, и говорила себе, что смеяться, конечно, очень мило, но эта женщина наверняка не улыбается, чтобы показать, что ей хорошо». Интриган Рэй Вентура[17] отозвал Одри в сторонку: «Знаешь, кто это?» Одри помотала головой. «Колетт! Французская писательница». «Когда я услышала, кто она, я остолбенела, — рассказывала Одри. — Я всегда ставила писателей и художников намного выше актёров. Я читала книги Колетт, и мне нравился её скупой стиль, которым она передавала столько чувств. И она здесь! При мысли, что она будет смотреть на меня, потому что холл отеля перекрывали на время съёмок сцены, я сильно разнервничалась».
Колетт, которой тогда было 78 лет, вступила в последнюю пору жизни и была самой известной писательницей своего времени. Осенью 1951 года кресло на колёсиках было для неё, парализованной, единственным средством передвижения. Её муж Морис Гудекс, на 17 лет моложе, вывозил её на зиму в Монте-Карло пять лет подряд. Она возвращалась в отель, когда съёмочная группа приступила к работе, и попросила Мориса подвезти её поближе к актёрам — и к Одри.
Писательница была так очарована актрисой, что через два дня настояла, чтобы их познакомили. Морис разузнал, где она проживает (в «Отель де Пари»), и назначил встречу. Он рассказал Одри, что Анита Лус, автор сценария американского фильма «Джентльмены предпочитают блондинок», написала пьесу по роману «Жижи» для нью-йоркского театра и что продюсер Гилберт Миллер, которому не терпелось её поставить, отправил целую команду прочесать Бродвей, Голливуд, Лондон и континентальную Европу, чтобы найти молодую неизвестную актрису, достаточно талантливую, чтобы сделать из женщины-ребёнка с железной волей, созданной Колетт, достоверный персонаж, а не театральную диковинку. «Нам неимоверно трудно найти актрису на главную роль для бродвейской постановки, — сказал он Одри. — Мы ищем уже два года. Жена думает, что вы — то, что нам нужно».
Одри не могла поверить, что он не шутит. Однако когда она наконец посетила «мадам Колетт», писательница ей улыбнулась: «Дорогуша, я уже телеграфировала в Нью-Йорк, чтобы они перестали искать Жижи. Я её нашла». Она бросила взгляд на Мориса. «Когда я увидела вашу игру в холле отеля, я сразу же сказала мужу: “Вот наша Жижи для Америки”. Вы знаете, моя дорогая, я просто не могла отвести от вас глаз». Одри не знала, смеяться ей или плакать, поскольку честно считала, что она — неподходящий выбор. «Что-то не так, дитя моё? — спросила Колетт, которая не могла не заметить на лице Одри борьбу чувств. — Вам не хочется играть Жижи на Бродвее?» — «Простите меня, мадам, но я не сумею, — робко ответила Одри. — У меня нет навыков, чтобы играть главную роль. Я за всю жизнь не произнесла на сцене более двух строк. Мне, конечно, доверяли небольшие роли в фильмах, но я не считаю это игрой». Колетт настаивала. «Вы были балериной, — твёрдо сказала она, — вы умеете упорно работать. Я верю в вас». Одри капитулировала и на выходные вернулась в Лондон.
«Я была ошеломлена, — рассказывала потом Одри. — Помню, что я вовсе не пришла в восторг — скорее, наоборот, испытала ужас. Я бы предпочла, чтобы они меня не видели. Я думала, что меня ждёт ужасное унижение. В тот вечер я поговорила об этом с Джеймсом Хансоном — он охотно согласился со мной. Я вспомнила, что он хотел только одного — чтобы я сидела дома, так что его мнение пристрастно. Но я сама была убеждена, что не гожусь для такой роли. В тот вечер у меня случилась самая длинная и шумная ссора с матерью за всю жизнь. Естественно, она невероятно обрадовалась такому повороту событий. Мало того что я поеду в Нью-Йорк, где, по её словам, стану звездой, но у этого предложения есть ещё одна приятная сторона: оно устранит Джеймса Хансона. В тот день все были себе на уме, кроме меня. Я хотела только одного: закончить фильм и пойти на пляж».
Продюсер Гилберт Миллер и драматург Анита Лус не разделяли воодушевления Колетт. Тем не менее, хотя эти ветераны кино и театра вполне представляли себе ограниченность артистических способностей Одри, они не могли не считаться с убеждённостью французской романистки, считавшей, что в этой девушке
«Колетт сделала всё, что было в её власти, чтобы внушить мне уверенность, — вспоминала Одри. — Я до сих пор храню фотографию, которую она мне тогда подарила». Получив такой заряд бодрости, Одри быстро почувствовала себя способной сыграть Жижи, передать всю палитру чувств начинающей куртизанки, превращающейся во влюблённую женщину. С этих пор события сменяли друг друга в нарастающем ритме.
В лондонской прессе столько говорилось о практически неизвестной актрисе, которая не сегодня завтра станет звездой подмостков, что два-три фильма с Одри вернулись в прокат. Молодую актрису подхватило вихрем. Интервью, три вылета в Париж для примерки платьев, юридические формальности... и споры ночи напролёт с Джимми Хансоном, в которых вновь поднимался вопрос о свадьбе, которую в конце концов снова было решено отложить. Реклама превратила Одри в знаменитость, её время от времени просили показываться на публике. Её первый официальный выход в свет в качестве звезды состоялся по случаю праздника, патронессой которого её назначили. По дороге она завернула к своему рекламному агенту Джону Ньюнэму: «Пожалуйста, давайте придумаем, что мне говорить. Я в ужасе. Я никогда раньше не выступала публично!» Они отрепетировали её речь.
Ньюнэм сидел рядом, когда она поднялась, чтобы открыть праздник. Через несколько секунд он понял, что от тщательно отрепетированной речи остались одни обрывки: Одри пропустила всю первую часть. «Не думаю, что хоть одна душа догадалась, что Одри смертельно перетрусила, — говорил позже Ньюнэм. — Она взяла себя в руки, начала импровизировать и произнесла гораздо более милую речь, чем заготовленная. И что самое замечательное, несколько месяцев спустя Одри отправилась на Бродвей, чтобы вскоре стать звездой. Никто, кроме неё, не осмелился бы взяться за такую работу, имея так мало опыта, но Одри всегда была готова попробовать что угодно».
Вихрь переместился в Голливуд. Американские киностудии заинтересовались ею уже в июле. Переговоры продлились какое-то время, поскольку у Одри всё ещё действовал контракт с АВС.
В середине сороковых годов Йен МакЛеллан Хантер и Далтон Трамбо написали оригинальный сценарий о хорошенькой принцессе, которая во время зарубежного визита на сутки сбежала от свиты и вдоволь повеселилась с американским журналистом. Права на сценарий «Римских каникул» приобрёл итало-американский режиссёр Фрэнк Капра для студии «Либерти Филмз», а когда в 1948 году «Либерти» выкупила студия «Парамаунт», было решено, что снимать фильм будет Капра. Роли в фильме предложили Элизабет Тейлор и Кэри Гранту, но поскольку «Парамаунт» настаивала на ограниченном бюджете, Капра потерял интерес к этому проекту. В начале 1951 года режиссёр Уильям Уайлер, снявший «Грозовой перевал», прослышал о сценарии. Он живо интересовался, можно ли будет снимать на натуре в Риме. Киностудии были согласны: у них в Италии припасено много лир.
В этот момент Грегори Пек случайно дал понять, что хотел бы попробовать себя в комедии. Актёр ознакомился со сценарием и заявил, что сюжет ему понравился, хотя он не в восторге оттого, что главная роль будет не у него, а у партнёрши. Снова называлось имя Элизабет Тейлор, а также Джин Симмонс, хотя в тот момент обе были заняты. «Мне не нужна звезда на главную роль, — отчеканил Уайлер. — Мне нужна девушка без американского акцента и умеющая держать себя, как принцесса. Это моё главное требование». Уайлер уехал в Европу искать свою жемчужину.
В Лондоне он отсмотрел несколько кандидаток, в том числе Одри (он видел съёмочные материалы «Засекреченных людей», и молодая актриса произвела на него огромное впечатление). Потом он переговорил с руководителем лондонского продюсерского центра студии «Парамаунт» Ричардом Милендом, который, в свою очередь, 9 июля 1951 года отправил в нью-йоркский офис письмо: «У меня есть кандидатка для “Римских каникул” — Одри Хепбёрн. Я был поражён её исполнением роли второго плана в “Смехе в раю”...» Нью-Йорк телеграфировал: «Просьба выслать самолётом отчёт и фото актрисы Одри Хепбёрн».
Тем временем Уайлер посылал собственные отчёты. Не теряя времени, Ричард Миленд предоставил подробную информацию об Одри: «Ей 22 года, рост метр восемьдесят[18], темно-каштановые волосы. Немного худощава... но очень привлекательна. В её таланте нет никаких сомнений, и она очень хорошо танцует. Голос ясный, молодой, без сильного акцента. Она в большей степени европейка, чем англичанка». Ему ответили телеграммой: «Студия крайне заинтересована Хепбёрн. Не терпится как можно скорее увидеть её фильме».
У «Парамаунт» разыгрался аппетит, и телеграммы поступали всё более заинтересованные. Несколько дней спустя Миленд, однако, получил такое послание: «Спросите согласна ли Хепбёрн сменить имя избежание конфликтов Кэтрин Хепбёрн[19]». Одри была непоколебима: «Об этом не может быть и речи. Хотите меня — берите вместе с именем». Телеграммы, письма и телефонограммы заметались через Атлантику в усиленном ритме, но к концу дня «Парамаунт» решила, что контракта не будет без кинопроб. В конце концов из Лондона в Нью-Йорк отправили телеграмму: «Пробе договорился Пайнвуд Студиос 18 сентября 1951. Продюсер Торольд Диккинсон. Другие актёры — Лайонел Мартон и Кэтлин Несбитт. Две сцены по сценарию Римских каникул и собеседование».
Когда зашла речь о кинопробе, Одри попросила, чтобы режиссёром был Диккинсон, которым она восхищалась и которому доверяла. Вот ведь совпадение: Уайлер, уже без ведома Одри, попросил Диккинсона провести кинопробу. Позже британский продюсер всё объяснил: «Мы подготовили кадры из “Засекреченных людей” и сняли несколько сцен по сценарию “Римских каникул”. И поскольку “Парамаунт” желала узнать, какова Одри, я записал беседу с ней... Всю войну, в том числе во время воздушного налёта на Арнем, Одри пряталась в городе. Мы поговорили об этом. Мы зарядили в камеру 300 метров плёнки, и на всех был этот разговор». «Торольд сделал много крупных планов Одри, — рассказывал Сидни Коул[20], присутствовавший на пробах. — Она всё время держалась очень непринуждённо. В тот момент она сделала бы всё, что Торольд ни попросит; она доверяла ему целиком и полностью».
Одри превосходно справилась с пробами; особенно удачным был момент, когда она перестала быть начеку. Она присела на краешек кровати, и тут Диккинсон знаками показал ей, что проба закончена, она свободна. Тогда Одри подмигнула ему и вымолвила: «Что-то я не слышала, чтобы кто-нибудь сказал “Снято!”». Все, кто видел пробу, уверяют, что именно благодаря этому эпизоду, в котором в полной мере проявились обаяние, игривость Одри и её врождённое уважение к обычаям, она получила роль.
Этот словесный фокус впервые запечатлел на плёнке, как Одри просит, чтобы с ней обращались «по правилам». Она поступает с другими с уважением и ожидает в ответ того же. А человек на съёмочной площадке, которого она почитает превыше всех, — это Диккинсон; он единственный, от которого она готова получать приказы. «Она была очень добросовестной, во время репетиций знала текст назубок и охотно выслушивала указания», — подтверждал канадский актёр Лайонел Мартон. Он только что снялся в «Дитя Монте-Карло», и Диккинсон доверил ему для пробы роль «увлечённого худого юноши», которую в итоге сыграет Грегори Пек. Лайонел Мартон, стоявший по другую сторону от камеры, сразу заулыбался. «Эта прелестница с глазами газели — маленькая плутовка, — подумал он. — Она прекрасно знает, что камера ещё работает, и вовсю играет». Главный продюсер «Парамаунт» Дон Хартман положил в чемодан катушку с отснятой плёнкой и первым же рейсом вылетел в Голливуд, где кинопробы первым просмотрел Грегори Пек. Он пришёл в восторг, как и все. В Лондон полетела телеграмма: «Поздравляем. Чудесная проба Хепбёрн. Все, включая Мейкледжона, считают её потрясающей».
Мейкледжон тогда возглавлял службу «Парамаунт» по подбору актёров. Он немедленно отправил письмо, в котором имя «Одри Хепбёрн» было подчёркнуто красным, а дальше шли инструкции: «Оформите заявку на эту актрису. Проба явно одна из лучших, когда-либо сделанных в Голливуде, Нью-Йорке или Лондоне. Искренние поздравления от имени “Парамаунт”. Подпись: Балабан, Фриман и Хартман...»
Одри получила одобрение на самом высоком уровне. Телеграмма была подписана тремя высшими руководителями киностудии: президентом Барни Балабаном, вице-президентом Фрэнком Фриманом и главным продюсером Доном Хартманом. Понимая, что может заполучить фантастическую актрису, «Парамаунт» горела нетерпением подписать с Одри эксклюзивный контракт. Увы, та всё ещё была связана обязательствами с АВС (играть по фильму в год). Одри хотела вести переговоры только о краткосрочном контракте на два фильма. Они с её импресарио знали, что делали, отказавшись подчиниться американским киноворотилам — загорелым, одетым в кожу, с грубым выговором и сигарой в зубах. В итоге Одри выговорила себе приемлемые финансовые условия и победила на всех фронтах.