— О"кей, джентльмены, — приветствовал он нас, — прошу сюда для групповой фотографии.

Мы выстроились вдоль вертолета, откуда-то мгновенно вынырнул фотограф, сделал свое дело и исчез.

— Пара советов, джентльмены, — ослепительно улыбаясь, сказал летчик. — Вот это, — он показал на дверь, — ручка. Если поднять ее вверх, дверь запирается, если повернуть вниз — дверь откроется. Хоть вы и будете пристегнуты, но во время полета не советую это делать. А вот это, — он показал на красный штырь, — аварийный кран. Нажмешь и дверь целиком отвалится. Трогать это не следует. Был случай, один тронул, до сих пор не можем найти его останков, — сказал и снова весело рассмеялся.

Сели — полетели. Под нами довольно редкие деревья, в основном хвойные, между ними красноватые разрывы земли. Так и летим, минут пять и вдруг — как будто провалились, нет, не мы, как будто провалилась земля, ушла от нас куда-то далеко-далеко. Под нами бездна, она образовалась мгновенно за кромками стоящих на самом краю каньона деревьев. Вертолет стремительно идет вниз, потом резко вверх и несется прямо на изрешеченную, всю в морщинах глыбу стены, все ближе, ближе, резкий вираж, и мимо нас проплывают причудливые, сделанные, как кажется, руками обезумевшего ваятеля, каменные торосы — желтые, красные, фиолетовые, синие. Там, далеко внизу, чуть отбрасывает блики солнца река Колорадо, она кажется не шире нитки.

Летчик продолжает весело рассказывать какие-то небылицы, а на мой вопрос, давно ли он занимается этим делом, отвечает:

— Нет, сэр, это мой второй день за штурвалом, — и вновь беззаботно хохочет.

Зрелище незабываемое. Иногда оно снится мне.

Вернувшись на станцию, обнаруживаем, что наше фото готово. Хотите купить? Пожалуйста, двадцать долларов за штуку. Не хотите? Тоже пожалуйста, надеемся, вам все понравилось. Никакого нажима. Сервис, притом совершенно неназойливый.

Еще до полета я взял интервью и у одного из рейнджеров (так называются работники этого громадного национального парка, занимающего сотни квадратных километров). Их дело — защищать природу от миллионов туристов, которые приезжают сюда каждый год, и, в случае необходимости, оказать помощь тем, кто попал в беду. Это в основном люди молодые, страстно преданные своему делу. «Мой» рейнджер была миловидная девушка лет двадцати двух, которая с гордостью сообщила:

— Вы здесь не найдете ни брошенного окурка, ни бумажки или банки из-под кока-колы. У нас с этим строго, да и сами люди ценят эту красоту.

— Ну, а если все-таки вы увидите, что кто-то мусорит? Как поступите? Сбросите в каньон?

Девушка улыбается.

— Нет, сэр, оштрафуем на тысячу долларов.

— А как быть с теми, кто хочет унести камешек или веточку на память?

Рейнджер делает страшное лицо.

— Этого никто в своем здравом уме не делает. Иначе его будет преследовать кикимора каньона.

Я удивленно поднимаю брови.

— Да-да, сэр, этот унесенный кусочек принесет несчастье, мы это знаем точно, бывали случаи, когда мы получали посылки или конверты с камешком или еще с чем-то отсюда и запиской: «С тех пор, как я увез это, у меня сплошные неудачи, ничего не получается, плохо с работой, от меня жена ушла, возьмите это назад». Так что, не советую, сэр.

Она явно гордилась своей работой, своим каньоном. Национальные парки — нечто сродни нашим заповедникам — представляют собой предмет гордости и любви американцев. Это — вне всякого сомнения. Чем же это не конкретное и, на мой взгляд, очень привлекательное выражение патриотизма?

И еще одно чудо природы, о котором невозможно не сказать: небо. Именно здесь, на северо-западе Америки. Оно необычайно высоко, и по нему плывут облака такой красоты, что хочется, как в детстве, прыгать и кричать от какой-то необъяснимой радости. По пути в Колорадо Спрингс мы остановились на обочине прямой, как стрела, дороги и, задрав головы вверх, простояли минут сорок, глядя, как заходящее солнце красит облака в цвета от пурпура до коралла, а операторы, найдя «точку», снимали это для вашего, зрители, услаждения.