32

Следующий день был самым длинным днем всей моей жизни. Однако в воспоминаниях эта сладостная мука ожидания, это беспокойство, в котором все еще оставалась тень сомнения, уже начинают бледнеть.

Таковы люди. Если что-то в их жизни заканчивается хорошо, неприятности забываются. И я в этом смысле не исключение.

Итак, если бы сегодня меня спросили о том столь памятном дне, третьем четверге мая, когда только после полудня солнце разорвало завесу облаков и затопило Париж почти нереальным светом, я наверняка ответил бы, что это был счастливейший день моей жизни. За которым последовала, не скрою, счастливейшая в моей жизни ночь.

Солен оказалась права, и я был рад, что послушался ее совета, несмотря на то что далось мне это – поначалу – нелегко. Адрес Мелани раздобыл я. Однако не я на другой день, незадолго до перерыва на обед, пошел в маленький антикварный магазин на улице Гренель.

Солен настойчиво уговаривала меня дать ей возможность пойти первой и добилась своего.

«Начинать что-то новое можно только тогда, когда все старые помехи устранены и путь расчищен», – сказала она. Расположившись в ее апартаментах, мы держали совет, точно заговорщики.

Итак, Солен предоставлялась возможность первой попытаться поговорить с Мелани. Она все объяснит сестре, а уж потом и я могу появиться.

Мы договорились, что Солен позвонит мне, как только закончится их с Мелани объяснение. Хорошо хоть в последнюю минуту я сообразил, что остался без мобильника, и дал Солен свой домашний телефон.

Рано утром я буквально на пару минут выскочил из дому – купить цветы. С сильно бившимся сердцем я выбрал два десятка нежно-розовых, тонко благоухающих чайных роз и, радуясь, принес их домой. Поставив розы в воду, я сел на диване, положил рядом с собой телефон и стал ждать звонка Солен.

Я, конечно, понимал, что придется потерпеть, пока сестры не наговорятся. Двое мужчин в этом случае обошлись бы двумя-тремя скупыми фразами и крепким рукопожатием, разом со всем покончив. Но женщины-то цепляются к каждой мелочи, им надо обсудить все до последней детали. Я попробовал заняться чтением газет, но вскоре заметил, что к великим мировым событиям более чем равнодушен.

Настал полдень, прошло еще несколько часов, приближался вечер – телефон молчал, я пил кофе чашка за чашкой, сердце трепыхалось. Орфей нюхала розы.

В половине пятого я, запаниковав, позвонил по номеру службы точного времени, чтобы проверить, исправен ли мой телефон. Исправен. В пять часов на меня навалилась невообразимая тоска. У меня возникла совершенно определенная уверенность, что встреча сестер обернулась чудовищной драмой и теперь, значит, конец всем моим надеждам.

В половине шестого я вскочил и забегал в гостиной из угла в угол. Никто на свете не может столько времени выяснять отношения, даже женщины!

– Черт, черт, черт! – вскричал я. Орфей юркнула под кресло и оттуда, из укрытия, с опаской поглядывала на меня. Я проклинал идиотскую идею Солен, я проклинал себя – зачем сам не поехал на улицу Гренель! Наконец в приступе бессильного отчаяния я выхватил цветы из вазы и сунул в мусорное ведро. – На что они, теперь ничего уже не будет…