Князь Ярослав прибыл в Мать Городов Русских из Великого Новгорода скорым поездом. Сам он ехал в мягком вагоне, но дружина его тряслась в общем, из-за чего на киевском перроне вид имела мятый, а настроение – суровое.

Осмотревшись, князь распорядился: вокзал разобрать, рельсы – перековать на мечи, а из шпал – сложить терем.

…»

На фоне авторской речи звучало:

«…

Do you remember the night I surrendered

You wanted to paint me in oils

Owh, you are tender do you remember

The sleepers could hear me for miles

…»

–

В субботу Аркадий собрал фотоувеличитель, и, приготовив фиксаж с проявителем, засел в ванной. В запертом помещении тут же стало душно. Кисло пахло фиксажем, а проявитель добавлял какой-то ветхо-бумажный флер. В действе проявки было что-то от магии: когда на чистом листе бумаги появлялись контуры, лица.

Затем снимки были промыты в проточной воде, остались сушиться над ванной.

Мама ругалась:

– От твоей кислоты краску в ванной разъело!

Она старалась отмыть со стен пятна проявителя, но все было тщетно: синяя краска стала бежевой. Аркадий сам пытался смыть следы своей неуклюжести. Тер разводы содой, но успеха не добился.

– Мам, я потом перекрашу стену, – сказал Аркаша.

– Ладно, давай есть, горе. Я перца нафаршировала.

Светлана Афанасьевна сняла с полки миску и собралась из кастрюли накладывать перец. Но вдруг покачнулась, миска выскользнула из пальцев, задребезжала по линолеуму.

– Мама! – только и успел окликнул Аркадий.