Глубокоуважаемая Вера Александровна

Сегодня я получил письмо от М. А. Алданова, который передает мне то, что Вы писали ему:

«…Мы очень хотели бы издать Адамовича и ждем от него продолжения его рукописи».

Спасибо за доброе желание. Вижу, однако, что в моих отношениях с Вашим издательством произошло недоразумение, и хочу его Вам объяснить.

Впервые я Вам написал о предполагаемой книге летом или ранней осенью 1952 года. Вы были тогда нездоровы, и ответила мне Т. Г. Терентьева с предложением прислать часть рукописи. Вскоре после того Т<атьяна> Г<еоргиевна> сообщила мне, что рукопись нужна как можно скорей, что в своих же интересах я должен поторопиться – и просила прислать хотя бы одну-две главы. Я только начал тогда обдумывать книгу, собирал матерьял, но написал две главы – о Мережковском и о Шмелеве – и вместе с общим планом сборника отправил их в издательство. В ответ я получил от Т<атьяны> Г<еоргиевны> очень любезное письмо, с лестным отзывом о полученных главах. Наконец, в письме от 4 февраля 1953 года Т<атьяна> Г<еоргиевна> писала:

«Это – только напоминание о том, чтобы Вы не беспокоились, все то, что я Вам писала, остается в силе и задержка происходит только по административным причинам. И я, и Вера Александровна считаем, что книга Ваша будет интересной и нужной для русского читателя. Сделаем все, чтобы выслать Вам контракт при первой же возможности. Но думаю, что это будет не раньше мая».

На этом наша переписка закончилась, и с тех пор я ни слова от Чех<овского> изд<ательст>ва не получил. Поверьте, пишу я Вам об этом без малейшей мысли о какой-либо к Вам претензии. Я знаю, что Издательство временно прекратило прием рукописей, хорошо знаю и то, что Вас одолевают предложениями, просьбами и запросами. Оттого-то – но и только оттого – я сам Вас ни о чем не спрашивал, а все ждал, что письмо и обещание Т<атьяны> Г<еоргиевны> получит то или иное продолжение.

Теперь оказывается, что Вы ждете от меня продолжения рукописи. За истекший год я мог не только ее продолжить, но и дважды или трижды закончить. Не сделал я этого исключительно потому, что считал – на основании писем Т<атьяны> Г<еоргиевны> – что присланного материала достаточно для решения вопроса: да или нет? Не зная Вашего окончательного решения, я не хотел работать напрасно. В ближайшие же месяцы я занят другой срочной работой. «Халтурить» же и писать наскоро не хочу: книга – не газета и даже не журнал, остается она навсегда. Так что продолжения рукописи я в данное время прислать не могу.

Разрешите, однако, сказать Вам откровенно, что я был бы очень Вам благодарен, если бы Вы сочли возможным оставить в силе слова Т. Г. Терентьевой, удовольствоваться присланными 25–30 страницами и, при окончательном решении, издавать книгу или нет, признать, что с этой стороны препятствий нет. Для меня это было бы во всех отношениях желательно. Если бы Вы прислали мне договор теперь, книгу я написал бы в течение лета (притом писал бы с чувством, что она будет издана: это, как Вы, вероятно, сами знаете, очень важно) – и к концу сентября рукопись полностью была бы Вам сдана. Могу Вас уверить, что в этом отношении все будет в порядке и я Вас не «подведу».

Конечно, если это невозможно, то поступите так, как считаете нужным и для Издательства наиболее приемлемым. Буду во всяком случае очень признателен Вам за ответ, каков бы он ни был.

Шлю Вам самый искренний привет и лучшие пожелания, а кстати и читательскую благодарность за всегда интересные и живые статьи[48].

Г. Адамович

Р. S. Марк Александрович случайно и по своей охоте оказался «звеном» между нами. Я его видел с месяц назад, он сказал, что пишет Вам, и предложил спросить о моей книге. Я, конечно, не мог иметь ничего против этого.