Дверь не заперта, лишь накрепко закрыта, чтобы из избы не уходило тепло. Ныряю в душную темень и сразу прикладываю замерзшие ладони к сухому жаркому боку печи, по всему телу пробегают мурашки удовольствия. Греюсь и окончательно прихожу в себя. Стыдно, Дан, стыдно давать надежду девочке — ничего же не будет, только Танюшка напрасно потеряет покой.

Стаскиваю куртку, рубашку, ботинки. Стоять босиком на прохладном полу удивительно приятно, особенно если спал в обуви несколько суток кряду. Иду к умывальнику и ополаскиваю лицо. Интересно, почему все привычные действия я нахожу сегодня такими новыми, необыкновенными, будто смотрю на вещи под другим углом. Близость смерти так действует? Надышаться жизнью, наглядеться на дорогих людей, сказать все нужные слова, унести за грань память о хорошем…

Стою у окна, глядя на заснеженный лес. В низкое окошко видны только синие сугробы и гнутые ветки малинника, примыкающего к Вериной избе.

— Дан, ты вернулся? — сонно спрашивает хозяйка из-за занавески. — Ты, наверное, голодный, сейчас встану.

— Нет, не беспокойся, я совсем не голоден.

Но Вера все равно встает. На ней домашнее платье, значит, ждала, легла, не раздеваясь.

— Давай хоть чаю попьем. А хочешь… у меня домашнее вино есть, вишневое?

— Нет, лучше чай.

— Хорошо.

Вера ставит большой закопченный чайник на печь, а сама садится за стол, подпирая щеку ладошкой.

— У тебя челка на глаза лезет, — говорит она, — давай подстригу?

— А ты умеешь?

Она подходит ко мне, касается кончиками пальцев волос, они действительно отросли дальше некуда и сильно мешают. Руки Веры будто ненароком соскальзывают на мои голые плечи.

— Ты очень красивый, Дан, по тебе, наверное, девчонки сохли? Ты же в Ориме родился?

— Да, на Оливер-стрит, старый район.

— Я бывала в Ориме, пару раз. Мне нравятся ваши парки, нигде больше во всем мире нет таких тихих скверов.

Киваю, перед глазами Лонг-парк, в двух кварталах от нашего дома. Мы с тобой совершали утренние пробежки по его безлюдным аллеям.

— И еще оримский стадион — гигантская воронка, я в первый раз боялась идти на игру, мне дали билет с местом на высоте чуть ли не под облаками.

Оримский стадион самый большой в мире, он может вместить до двухсот тысяч болельщиков. Верхний ряд кресел вознесен на высоту десятиэтажного дома, но всем прекрасно видно, что творится на поле, благодаря почти полусотне мониторов.

— Ты болельщица?