В соседском ящике в кладовке я нашел самый большой гвоздь. Ага, сейчас. Даже паршивую бельевую веревку хрен об него перетрешь! А уж приличную пеньковую? Скользят плотные волокна по гвоздю, месяц тереть будешь. Проминаются, заглаживаются, затирается бороздка от этих елозиний. А где я вам в деревенском сарае возьму торчащий кусок стекла или вбитую неизвестно куда острую железячку? Только гвоздь.
Так. А если поддеть гвоздем несколько волоконец, воткнув острие кончика в веревку? Так. А если между кистей, в середину вязки, и надавить вязкой на гвоздь, чтоб — внатяг? Ага — лезет чуток. Так. А теперь дернуть? Соскочил, зараза! А еще раз! Осторожно! Тыннь! Порвалась прядочка!
Я утер пот, налил чаю и перекурил. Да — это возможно: об гвоздь расщипать веревку за спиной. Да — трудно. На хрен. Его утром расстреляют — вот он пускай и упирается. Я свою часть работы сделал.
Гм, соседская веревка порезана на части, когда размотал — можно выкидывать. Ладно, утром слазаю на чердак, смотаю чужую: положить на место, пока они не встали.
…Вот так учили нас отвечать за деталь, молодежь. Кто учил? Да сам и учил. Слово короля — золотое слово.
21. Колечко
За неимением ванной, «Колечко» я придумал в туалете. В два ночи скакать голым по коридору с криком «Эврика!» я не мог себе позволить. Штаны ниже приличного — не античная нагота, и ленинградцы — не греки. Соседи получали повод свезти меня в психушку. Я прокрался к себе, выражая восторг матерным шепотом.
…За пять лет до этого я прочитал статью еще в «Медицинском работнике», как называлась некогда «Медицинская газета». Скорее это был криминально-психологический очерк:
Два студента любили одну студентку. Она любила одного из них. Другой убил соперника — так, что на него не пало подозрение. И утешал девушку, и в конце концов она вышла за него замуж. И у них родилась дочь, а муж стал известным в районе врачом, и все было хорошо. Но в конце концов неким образом (оперативные приемы следствия не разглашаются) все раскрылось. Муж каялся, жена стекленеет, дочь в атасе. Восемь лет — снисхождение за давностью, ревностью и безупречной жизнью. Отсидел, вышел, жена приняла, а дочь ушла жить отдельно (без подробностей в газете, но с нравоучением насчет невозможности жить с убийцей).
Готовый криминально-психологический роман. Зовите Достоевского. Как умер? Э-э, подражатели нам не нужны!..
Я никак не мог сообразить, что сделать из этого сильного материала. Ну, написать сильную повесть. Ну, сильный роман. Ну, и что в нем будет принципиально нового? Продвиг в литературе — где? Хорошо: скроем тайну убийства и раскроем в конце. Это ново? Консилиум классиков: Гюго, Бальзак, и шпион-гомосек Моэм туда же. Ау, Пристли, сэр Джон Бойнтон! Один раз я этот сюжет даже подарил.
Пять лет я иногда вдруг вспоминал — и начинал крутить сюжет, как кубик Рубика, которого еще не было. Я вводил новые обстоятельства и собирал головоломку. Я сделал их дочь дочерью не его, а убитого им счастливого соперника. Так. Он мог знать это — а мог не знать. Э! В принципе и она могла это знать, а могла и нет!
Он вообще мог не убивать друга. Мог полжизни спустя оговорить себя. Может, жена его до шизофрении довела? А может, он лунатик и не помнит? А-а-а!!! Может, это она убила гада, лишившего ее невинности, а он, наоборот, женился, а когда все раскрылось — взял вину на себя?!
Только начни копаться в глубинах человеческой души — и число жизненных вариантов становится бесконечным и переплетенным, как грибница, дающая всходом противотанковую мину. Я втыкал возле мины красный флажок и уходил жить дальше.
Однажды я даже придумал им колечко. Она подарила любимому, убийца-любящий забрал его и спрятал на память, потом жена случайно нашла, все поняла, он сознался и пошел в милицию.
…И в два часа ночи, под журчанье струй из чугунного бачка, с папиросой в зубах и журналом «Вопросы литературы» на коленях, я похолодел от ужасного прозрения:
ничего не было.
Не было любви. Не было ревности. И главное, окончательное, спусковой крючок механизма, кашель для схода лавины:
не было колечка.
В мозгу запустился огненно-голубой волчок. Он выкинул колечко сразу! А найденное — было другим! Похожим! Он просто растерялся под вопросом — и ей стало ясно! А не было колечка — и оно закрутилось, как колесо Фортуны — не было ничего! им всем только казалось! Было убийство, и была дочь, и была жизнь — не своя, построенная на миражах воображенных чувств. Никто не получил ничего, все неправы, всё не так!