– Привет! Все почти готово. Как прошел твой день?

– Неплохо. – Я открываю банку с кошачьим кормом. Ромео мгновенно прибегает на звук. Поворковав над ним, иду в ванную, раздеваюсь и вычищаю его туалет. Мне всегда кажется, что во время этой процедуры грязь и пыль осядут на моей коже и волосах, поэтому выгребаю его лоток голышом, перед душем. Это мой ритуал.

Льется вода. Наношу шампунь от перхоти, пока мыльная пена собирается вокруг пальцев ног, окружая сток. Мои глаза закрыты, а кончики пальцев ног давят на пол, даря легкость, и внезапно с необратимой ясностью – кто-нибудь неожиданно метнется перед машиной, и мы не успеем затормозить – я наконец-то понимаю, каким будет конец.

Парень главной героини погибнет в последней главе в результате загадочной трагедии, тем самым невольно создав пожизненную связь между двумя женщинами, которые пережили это. Несмотря на всю ложь и обман, притворство и недопонимание, их ждет прощение, исцеление и счастливая жизнь. Я чиста душой и телом.

Выключаю кран, и все это кажется еще более очевидным – другого конца и быть не может. Смерть – это сосуд для выплеска всех уродливых, противоречивых эмоций; она также дает возможность уклониться от ответов, не задавая вопросов. Я подарю себе желаемое, пусть только на бумаге.

Вытеревшись полотенцем, стою голышом на коврике и лихорадочно конспектирую главу с помощью «Заметок» на своем телефоне, и тут – посреди общего горя – мне приходит уведомление от «АОЛ».

Розмари прислала свое мнение об отрывке, посвященном Адаму:

Я сижу, задумавшись над ее ненавязчивым комплиментом – «трогательно», «откровенно», «понравилось, – пока Калеб не зовет меня из кухни. Перейдя в спальню, кладу телефон экраном вниз на прикроватную тумбочку и переодеваюсь в спортивные брюки и футболку.

Калеб улыбается при виде меня. Он расставляет тарелки с едой, зажигает свечу с ароматом ванили и откупоривает два янтарных эля.

Мы сидим, едим мясо и овощи, и я решаю на этот раз быть настоящей. Позволить себе признаться в одной конкретной детали.

– Калеб, что бы ты сказал, если б… если б я призналась, что не могу иметь детей? Биологически, я имею в виду. – Мой голос звучит так тихо, что на секунду я верю, что он меня не услышал; какое облегчение.

Калеб замирает, не донеся вилку до рта.

– О чем ты? – Темп его речи ускоряется. – Что случилось, ты заболела?

Отчетливо ощущаю пустоту внутри себя.

– Это едва ли актуально для наших отношений на данном этапе, скорее на будущее, когда мы будем обсуждать это всерьез, точнее, если мы будем обсуждать это всерьез, в общем и целом, дело в том, что у меня нет яичников. – Я перевожу дыхание. – Мне сделали операцию. В подростковом возрасте. Чтобы удалить кисту. Но что-то пошло не так, и мне удалили и яичники. Так что я или мы – в общем, мы могли бы, например, усыновить ребенка. Если до этого дойдет. Когда-нибудь в будущем, конечно. Как я и говорила.

Калеб откладывает вилку и в течение долгой, неприятной минуты смотрит на еду, а я считаю каждый вдох – раз, выдох, два, вдох, три, выдох – и готовлюсь услышать, что я просто не способна сказать правду, что я лгунья, мне нельзя доверять (другого и быть не может).

– Боже, Наоми, – в конце концов выдыхает он. – Господи. Мне очень жаль. – Он сглатывает. – Я не знаю, что сказать. Это действительно тяжело. И ты была так молода! Мне жаль, что ты не сказала об этом раньше. Но я не могу понять, почему.

Глядя на него, я ищу нужные слова:

– Я бы сказала. Если б ты сказал что-то вроде: «Я хочу когда-нибудь иметь детей», я бы сразу же тебе сказала. Но ты этого не говорил.