Вернувшись домой, в ванной я чищу зубы, подравниваю брови, стираю тушь и захожу в спальню – и застаю Калеба с чуть приоткрытыми губами, сидящего на краю кровати с моей записной книжкой в руках.
Мои плечи и руки инстинктивно дергаются, чтобы выхватить ее, но поздно. Он разворачивается ко мне – невероятно медленно и невозможно быстро, в течение одной секунды. Я вижу белки его глаз.
– Она лежала на прикроватной тумбочке, – мягко начинает он, указывая на то место, где я ее оставила. – Мне была интересна остальная часть твоей книги. Я не думал, что это будет… вот так. Я не понимаю. – Калеб начинает читать вслух сбивчивые отрывки из моей первой главы: – «Я наконец-то нашла фотографию, которую сделала его бывшая, на пустынном пляже где-то на ирландском побережье». – Он облизывает пальцы, переворачивает страницу и продолжает читать: – «Я представляла, как Розмари и Калеб держатся за руки на грязных дорожках в парках Дублина или на ветреных пляжах, как она проводит пальцем по уравнениям в его блокноте, спрашивая, что он пытается решить. Они превращались в персонажей, которых я могла записать, использовать и, может быть, даже сохранить».
– Калеб, хватит. – В панике я выдергиваю нитки из юбки. – Позволь мне объяснить…
– Я еще не закончил, – тихо говорит он, все еще перелистывая страницы. – Тебе нужно послушать. «Когда она встает и направляется в уборную, я склоняю голову и начинаю рыться в сумочке в поисках помады. Мои пальцы обхватывают тюбик, и я следую за ней. – Его губы превращаются в тонкую линию, когда он продолжает: – Звонить своему парню, не сводя взгляда с затылка его бывшей девушки через окно, – рискованная затея. Мне нравится». Какого хрена, Наоми? Это правда? Ты реально следила за Розмари? Говорила с ней?
– Нет, нет. – Вспотевшими пальцами я цепляюсь за собственные бедра, будто за спасательную шлюпку. – Это выдумка, я однажды проверяла ее в «Фейсбуке», ну, знаешь, из любопытства, но нет, я никогда не следила за ней в баре или где-либо еще. – Мое лицо горит. – Ты действительно думаешь, будто я на это способна?
Каким бы я тогда была писателем? (Некомпетентным, нелюбознательным, полной противоположностью себе.)
– А что я должен думать? – кричит Калеб. – Многое из этого ни хрена не выдумано! Это моя жизнь, Наоми. Когда я сказал, что ты можешь писать обо мне, я имел в виду некоторые детали, что-то, что я сказал, или, например, сцена разворачивается где-то, куда мы ходили вместе, или…
– Я беру все, что потребуется, если мне нужно рассказать историю, – чеканю я более холодно, чем собиралась. – Эти подробности расставания на самом деле довольно типичны, они не уникальны, это происходит почти с каждым, кто переезжает куда-то ради другого.
– Тогда зачем вообще писать об этом? Это какая-то бессмыслица. Ты сама себе противоречишь. – Он настойчиво пытается встретиться со мной взглядом. – Я обещал, что больше не буду разговаривать с Розмари. Я сдержал свое слово. Я думал, мы двинулись дальше.
– Да, так и есть! – Я слышу в собственном голосе мольбу, самый неприятный из звуков. – Послушай, Калеб, когда ты впервые рассказал мне о Розмари, это вызвало что-то во мне, какое-то желание, я не знаю… – Я на мгновение прерываюсь, пытаясь отыскать правильные слова и нащупать правду. – Меня вдохновляют события из моей жизни. Разве ты не знал, во что ввязывался, когда решил встречаться с писателем? – Мои губы пересохли, и я облизываю их. Жжет. Я облизываю их снова. – Если ты не можешь любить мое творчество, не можешь хотя бы уважать его, значит, ты не можешь любить меня по-настоящему. Мы – одно целое.
– Может быть, тебе стоит хоть раз использовать воображение, – говорит Калеб. – Разве не это должны делать писатели?
Его слова режут по живому, как он и рассчитывал. Я делаю глубокий, прерывистый вдох.
– Это выдумка.
– Может, мне позвонить Розмари прямо сейчас и спросить?
Это наверняка блеф. Я скрежещу зубами.
– Если ты мне не веришь, – говорю с напускной бравадой, – возможно, тебе лучше уйти.
Мое тело колотит дрожь.
Хватаюсь за край дверцы шкафа, чтобы обрести равновесие.
Калеб встает и идет через комнату в сторону открытой двери спальни, и на мгновение я верю, что он уходит, что скоро он действительно уйдет.