ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Во второй половине XIX в. археология в России окончательно сложилась как самостоятельная область знания со своими особыми методами и задачами. К этому времени определились и четыре основных раздела археологии. В дальнейшем мы можем наблюдать развитие этих разделов — первобытной, античной, восточной и славяно-русской археологии — и развитие идей и методов, возникших у нас в течение XIX века. Октябрьская революция была очень важным рубежом и в истории археологической науки. Сейчас мы можем подвести итоги более чем сорокалетней работы советских археологов. При этом мы ясно видим не только качественное отличие, но и преемственность советской археологии от русской археологии XIX в. Заканчивая наш очерк, посвященный возникновению археологии в России, попытаемся проследить некоторые главные линии в истории русской археологии.
Мы видели, что еще в древней Руси археологические памятники обращали на себя внимание, и появлялись различные легенды и исторические предания, объяснявшие происхождение этих памятников. Не ученые XVIII— XIX вв. открыли курганы и городища России, — народ знал о них искони. Но об археологии в полном смысле этого слова до XVIII в. говорить не приходится. Только после петровских указов можно отметить решающее явление — археологические памятники впервые начали сознательно сохранять, описывать и зарисовывать. До этого древности упоминались в русской литературе редко, и то или как ориентиры, или как нечто, вызывающее простое любопытство. Сохранение древностей отмечается еще реже и только в тех случаях, когда речь идет о вещах конкретных почитаемых исторических деятелей (собрание Оружейной палаты), о древностях, получивших культовый характер (посох и облачение епископа Никиты (XII в.) в Новгородской Софии, меч Довмонта в соборе Пскова), или о произведениях искусства (использование античных гемм как печатей, сохранение Головиным сосуда с изображением из могилы на Иртыше).
В XVIII в. древности уже специально разыскивают, сохраняют и описывают. Курганы копают не в поисках кладов, а для того, чтобы изучить устройство древних могил. Отношение к древностям изменилось коренным образом, и с начала XVIII в. мы уже вправе говорить о развитии русской археологии. И появление и развитие ее неотделимы от сложения и судеб культуры новой России, культуры XVIII—XIX вв. Связь с исторической наукой возникает позднее. Историческая наука существовала на Руси и до XVIII в.: летописи — это не бесстрастные записи, а продуманный труд средневековых историков. Но археологии даже в самых примитивных формах в средневековой Руси не было. И в XVIII в. археология еще в очень малой степени соприкасается с историей. Археологический материал был, скорее, одним из объектов землеописания, который ученые должны были регистрировать при своих путешествиях. Все остальное пришло позднее. Но дальнейшие успехи археологии обеспечило именно то, что культурное общество России XVIII века задумалось о сборе, регистрации, описании древностей, о проблеме охраны памятников.
Новым важным этапом в истории русской археологии является первая половина XIX в. Исследование античных памятников в Причерноморье поклонниками греческого искусства и литературы, первые попытки отыскать вещественные памятники древних славян, предпринятые в период подъема русского национального самосознания, и первые раскопки на Востоке помогают по-новому взглянуть на задачи археологии. В начале XIX в. намечается и несколько разделов археологии — славяно-русская, античная, восточная археология — и дается ряд четких формулировок задач археологии.
Стемпковский формулирует эти задачи в плане эстетическом, считая, что соприкосновение с миром древности — это высокое наслаждение для просвещенного человека. Оленин подчеркивает прикладные задачи археологии, как науки, знакомящей художников со всеми особенностями древнего быта. Ходаковский рассматривает археологию как историческую науку, способную обогатить историю новыми интересными источниками. Наконец, Стурдза видит в археологии «поддержку религии и нравственности», т. е. говорит о чисто политическом реакционном использовании археологии. Наряду с этими теоретическими поисками в области археологии, в первой половине XIX в. проводились первые тщательные полевые исследования — Стемпковского, уделившего много внимания графической документации, Ходаковского с подробными описаниями раскопок и др. Все это свидетельствует о значительном шаге, сделанном в эту эпоху в развитии русской археологии. Необходимо, однако, отметить разобщенность отдельных областей археологии в первой половине XIX в., у нас, правда, меньшую, чем на Западе, но все же достаточно выраженную.
В третьей четверти XIX в. появляется четвертый раздел — первобытная археология, причем складывается он в отрыве и от славянской, и от античной археологии, в среде биологов, считавших, что у первобытной археологии совершенно иные, естествоведческие задачи. В этот же период начинает широко обсуждаться проблема охраны исторических памятников, составляющая особую отрасль археологии. Наконец, по отношению ко второй половине XIX в. впервые можно говорить о сближении разных областей археологии в одну науку. Этому очень способствовали археологические общества, археологические съезды, создание Исторического музея.
Многообразие, в понимании задач археологии, существовавшее в начале XIX в., постепенно сгладилось, хотя и сейчас легко заметить, что людей влекут к археологии разные интересы, что к археологии можно прийти разными путями.
Это, во-первых, любопытство, так сказать, в чистом виде, любопытство, которое привлекало внимание к археологическим памятникам уже тысячу лет назад.
И сейчас многие интересуются археологией не потому, что им хочется больше узнать о прошлом, а только потому, что интересно — что же находят при раскопках курганов. Нечего греха таить, многие студенты становятся археологами-профессионалами только потому, что на первом курсе их влечет романтика археологии — можно летом уехать куда-то далеко, копать таинственные курганы или развалины погибших городов и найти что-то совершенно неожиданное.
Другой путь, который приводит многих людей к занятиям древностями, — путь эстетический. Восхищение искусством древности побуждает изучать все следы прошлого, пытаться найти новые произведения искусства, понять обстановку, в которой они появились. Вспомним цитированные во введении слова Рериха, говорившего, что он занялся археологией в поисках «изначальной красоты», истоков искусства. Этот путь, конечно, более молодой, чем простое любопытство, но все же и в России он наметился очень давно.
В ту эпоху, когда люди Ренессанса впервые начали коллекционировать памятники античности, на русских грамотах появляются печати с оттисками античных гемм. Леда и лебедь изображены на печати князя Ивана Андреевича Булгакова (грамота 1562 г.), античные геммы оттиснуты на еще более ранних грамотах князя Андрея Васильевича (1484), князя Владимира Ивановича (1507) и т. д.[260] Видимо, эти геммы пришли к нам из Европы эпохи Возрождения, и русские люди с любовью сохраняли миниатюрные памятники древнего языческого искусства.
Так зарождались первые собрания древностей, а через два столетия такие собрания разрастались уже в музеи, коллекции которых и сейчас сохраняют научное значение. Собрание античных гемм Екатерины II насчитывает 10 тысяч камней, что составляет примерно 62% от всей коллекции гемм Эрмитажа. Анализ этой коллекции, проведенный М. И. Максимовой, показывает, что, собирая геммы, императрица не преследовала научных целей; единственным критерием был ее вкус. «Одному богу известно сколько радости дается ежедневным общением со всем этим», — писала Екатерина[261].
То же увлечение античным искусством вдохновляло впоследствии Сумарокова и Муравьева-Апостола при их исследованиях в Причерноморье и послужило толчком к плодотворной деятельности Стемпковского.
Сейчас мы понимаем, что задачи археологии не в отыскании произведений древнего искусства, но несомненно, что любовь к искусству прошлого и сейчас привлекает людей к археологии.
Уже в конце XVI в. мы отметили первое в истории России использование археологии в политических целях (споры с Данией о Лапландии). В дальнейшем мы не раз встречались с этим. Формулировка задач археологии, данная Стурдзой, характерна для николаевской эпохи, когда в археологии видели благонамеренную науку, поддерживающую самодержавный строй. Характеристика реакционной группы археологов, принадлежащая каракозовцу Худякову, относится уже к эпохе Александра II. А вот и еще более свежая цитата — отрывок из письма украинского писателя-демократа М. М. Коцюбинского, делившегося с В. Гнатюком впечатлениями от Черниговского археологического съезда 1908 г.: «Добре, що Ви не були свiдком усього того свинства, усього того брудного патрiотичного шумування, яке замiсть науки викинув з себе той на половину хулиганський з"iзд. Попросту було гадко, противно i для людини хоч трохи етично розвиненоi несмачyо»[262]. Что имеет в виду Коцюбинский? Несомненно избрание почетным гостем съезда одного из организаторов Союза русского народа Анатолия Савенко, монархические манифестации археологов, возмущавшихся тем, что революция 1905 г. задержала созыв очередного съезда[263]. Политическая реакционность значительной части старых русских археологов — факт, на который не приходится закрывать глаза.
Мы пытались показать и другую группу археологов, примыкающую к демократическому крылу русской интеллигенции. Таков Ходаковский, в какой-то мере связанный с декабристами, таковы польский революционер Черский, Поляков, Мережковский, Волков, в той или иной степени причастные к демократическому движению 1870—1880-х годов.
Если знаменем реакционной группы археологов было понимание задач этой науки, сформулированное в свое время Стурдзой, то ученые из демократического лагеря 60-х годов развивали биологическое направление археологии. Сейчас нам уже не легко понять, каким вызовом реакции было это направление. Теперь всем ясно, что первобытная археология тесно связана с четвертичной геологией, палеонтологией и антропологией. Но в те годы, когда только поднимался вопрос о каменном веке, о человеке, сохранявшем в своем строении животные черты, о человеке, жившем сотни тысяч лет назад в глубокой геологической древности — это был вызов церкви, всей официальной идеологии царской России.
Существует любопытная книжка А. Беляева «Характеристика археологии» (Харьков, 1890). Автор ее Александр Дмитриевич Беляев — профессор Московской Духовной академии, преподававший там догматическое богословие. Его докторская диссертация называлась «О безбожии и антихристе. Подготовление, признаки и время пришествия антихриста». Беляеву принадлежат книги «О покое воскресного дня», «Любовь божественная» и разбор представлений Льва Толстого о христианстве. Зачем же Беляеву понадобилась еще и археология? Просмотрим книгу, и мы это поймем. Беляев в очень осторожной форме, в очень наукообразном изложении борется с археологами, занимающимися каменным веком. Он внимательно изучил и Буше де Перта, и Мортилье, и Уварова, чтобы доказать, что каменного века, как такового, никогда не было, что нельзя говорить о глубокой древности человека. Каменные орудия, пишет Беляев, употреблялись и в недавние исторические эпохи, о чем говорит этнография. В древние отложения эти орудия могли попасть случайно — по трещинам в земле. Никаких точных дат у археологов-первобытников нет. Становится понятным, почему заинтересовался археологией профессор Духовной академии, почему он читал Мортилье. Богослов Беляев должен был бороться с археологами-первобытниками, чтобы защитить догматическое богословие.
Как мы видим, подобно всем гуманитарным наукам, археологию использовали в своих интересах и реакционный и прогрессивный лагери.