- Встаньте. - Обер-лейтенант, заискивающе мигая, неуверенно поднялся. - Хотите дописать это письмо, господин Биндинг?
Губы обер-лейтенанта искривила недоуменная улыбка, он озадаченно хлопал белесыми ресницами. Старшина повторил ему мой вопрос.
- Да, если дозволите… Два слова…
- Садитесь, - сказал я.
Стоюнин пододвинул к столу табуретку. Полковник Казаринов, прикрыв глаза, улыбался. Биндинг несмело присел на краешек табуретки. Я положил перед ним недописанный листок.
- Ручка у вас есть? - Обер-лейтенант поспешно достал из внутреннего кармана куртки авторучку. - Вот конверт. Пишите адрес: интересно знать, откуда вы такой…
Офицер с недоверием придвинул к себе конверт, написал: «Элизе Биндинг. Фридрих-штрассе, 16. Берлин». Затем вопросительно посмотрел на меня.
- Письмо я вам продиктую, - сказал я. - Пишите… Дорогая жена! - Биндинг написал слова, все время недоверчиво косясь на меня. Лоб его порозовел и покрылся испариной. - Пишите дальше… Я ворвался в чужую страну как грабитель, убийца и насильник… - Старшина перевел. Обер-лейтенант вздрогнул к попытался встать. Щукин надавил рукой на его плечо, принудил сесть. Биндинг высокомерно, вызывающе вскинул подбородок, решительно посмотрел на меня, его студенистые глаза как бы загустели. - Пишите дальше, - сказал я, сдерживаясь. - Я убивал невинных людей - стариков и женщин, насиловал пятнадцатилетних девочек, пил русскую водку, воровал домашнюю птицу и пакостил всюду, куда ступала моя нога. За это и буду убит через пять минут. Подпишитесь. Вот так. Письмо я передам вашим родным сам, когда мы войдем в Берлин…
Подписав письмо, Биндинг швырнул ручку и рывком встал.
- Вы никогда не будете в Берлине! Вы даже во сне его не увидите! Вы убьете меня? Но моя армия все равно пройдет до Москвы, пройдет всю вашу варварскую страну и превратит ее в выжженную пустыню! Пепел и камни - вот все, что останется от вас!.. - Он уже кричал визгливо и истерично, топал ногами в бессильной ярости, пока часовой не вытолкнул его за дверь.
Майор Лоозе брезгливо морщился от его крика, плотно и высокомерно поджимал губы. Когда беспорядочные выкрики обер-лейтенанта оборвал выстрел и наступила тишина, майор спросил негромко:
- Господин лейтенант, я понимаю, что в ваших обстоятельствах держать пленных не положено. Верните мне мой пистолет и один патрон.
Неожиданная просьба эта несколько озадачила меня. Я взглянул на полковника, потом на Щукина, как бы спрашивая их, как отнестись к этой странной просьбе. Казаринов спокойно, чуть насмешливо смотрел из-под полуприкрытых век; он ничего не ответил мне, только переложил на другое место больную ногу; Щукин едва заметно повел плечом: решай, мол, сам…
- Это что же, демонстрация? Или капитуляция?.. Надеюсь, вы понимаете меня?
Майор опустил взгляд, долго молчал, затем его умные глаза - в них навсегда затвердела ненависть - встретились с моими. Он произнес с усилием:
- Боюсь, что капитуляция…
- Верните господину майору оружие, - приказал я, - силу и мужество следует уважать, даже если их проявляет враг.
Получив пистолет, майор опять вытянулся перед полковником Казариновым, прищелкнул каблуками и вышел, пригибая голову, заслоняя дверь широкой спиной.
- Да, это враг матерый, враг с большой буквы! - проговорил полковник Казаринов. - Такой не пощадит, кандалы наденет на целый народ, - рука не дрогнет…
В это время, как бы подтверждая слова полковника, из леса донесся приглушенный выстрел - майор Лоозе застрелил себя.