Констанс забыла, какой он быстрый и сильный.
Она отвернула лицо в сторону, яростно и бесплодно сопротивляясь.
– Я тебя отпущу, – сказал он спокойным, ровным голосом, – если ты выслушаешь меня. Это все, о чем я прошу. А если после этого у тебя еще останется желание убить меня – что ж, убивай.
На несколько мгновений оба замерли. Наконец, смирив гнев, она кивнула.
Отпустив одну ее руку, Диоген нагнулся, чтобы поднять стилет. Констанс подумала, не пнуть ли его в лицо ногой, но поняла, что это безнадежно: физически он гораздо сильнее.
Что ж, пусть говорит.
Диоген выпрямился. Он отпустил ее вторую руку и отступил назад.
Она ждала, раскрасневшаяся, тяжело дыша. Диоген неподвижно стоял в свете свечи, словно ожидая ее реакции.
– Ты говоришь, что любишь меня, – сказала наконец Констанс. – Как же глупо с твоей стороны думать, что я тебе поверю.
– Но это правда, – возразил он. – По-моему, ты это уже поняла, даже если не хочешь признаться самой себе.
– И ты в самом деле думаешь, что после всего, что ты сделал, я отвечу тебе взаимностью?
Диоген развел руками:
– Тот, кто влюблен, полон безрассудных надежд.
– Ты упоминал о чувствах, которые я питаю к твоему брату. Тогда с чего бы мне проявлять интерес к его второсортному родственнику, особенно если вспомнить, как подло ты воспользовался моей невинностью?
Это было сказано презрительно, саркастически, с намерением побольнее ранить. Но Диоген ответил ей в той же мягкой, примирительной манере, которая была свойственна ему теперь:
– Мне нет оправдания. Как я и сказал, мое поведение было непростительным.
– Тогда зачем же искать прощения?
– Я не ищу твоего прощения. Я ищу твоей любви. Я был тогда другим человеком. И заплатил за мои грехи – с твоей помощью. – Он на мгновение поднес руку к шраму на щеке. – Что касается моей второсортности по отношению к Алоизию, то могу только сказать, что вы с ним никогда не были бы счастливы вместе. Неужели ты не понимаешь этого? Он никогда никого не любил после Хелен.
– Ну а ты, конечно, стал бы идеальным спутником жизни.
– Для тебя – да.