– Ничего. Она остается в Олбани рядом с сестрой, которой для выздоровления понадобилось больше времени, чем предполагалось. Не переживай за нее, там ничего серьезного. И у миссис Траск легко на душе – она получила заверения, что о тебе тут хорошо заботятся.
– Заботятся? Проктор, по-видимому. Думаю, ты его убил.
– Проктора? Нет, он жив. Но в настоящий момент очень занят – совершает неожиданное путешествие по пустыне Калахари.
По пустыне? Неужели он говорит правду? Проктор ни за что не оставил бы дом без защиты, пока она здесь. Столько слов, вызывающих у нее шок… слов, в которые невозможно поверить.
– Значит, тебе нужен мой сын.
– Констанс, – укоризненно проговорил Диоген, – как ты можешь говорить такие вещи? Да, это правда, у меня были… проблемы с братом. Но неужели ты думаешь, что я мог бы повредить собственному ребенку?
– Ты не отец ему.
– Это так. Но я надеюсь, все изменится. Ты видела танка, сделанную по моему заказу. Кстати, я побывал в Индии, чтобы убедиться, что за нашим ребенком хороший уход. Уход хороший. Он удивительный мальчик. – (Пауза.) – Чего и следовало ожидать от нашего отпрыска.
– Нашего отпрыска? Когда-то ты использовал более грубые слова для описания наших отношений.
Новая пауза.
– С какими душевными муками я вспоминаю мое непростительное поведение! Загляни под сиденье табурета для клавесина – ты увидишь там знак моих истинных чувств.
Констанс помедлила секунду, потом решительно включила фонарик и огляделась. Хотя голос казался близким, его обладателя нигде не было видно.
– Табурет, моя дорогая.
Она подняла сиденье. Внутри была фотография, скрепленная с какими-то бумагами. Констанс вытащила их и внимательно осмотрела.
– Фотография сделана пять недель назад, – прозвучал бестелесный голос. – Кажется, он вполне счастлив.
Констанс глядела на фотографию, и ее рука с фонариком слегка подрагивала. Вне всяких сомнений, это была фотография ее сына: облаченный в длинное шелковое одеяние, он держался за руку Цзеринга. Они стояли под аркой в обрамлении пробковых деревьев. Мальчик смотрел куда-то вдаль с безупречной серьезностью одаренного трехлетнего ребенка. Глядя на фотографию, Констанс неожиданно почувствовала, что ее переполняют одиночество и тоска.
Она взглянула на прикрепленный к фотографии листок. Это оказалась записка от опекунов ее сына в монастыре, адресованная ей и подтверждающая, что мальчик в безопасности и чувствует себя хорошо. И подает большие надежды. Письмо было запечатано специальной печатью, подтверждающей, что Диоген и в самом деле побывал там, а письмо подлинное. Каким образом Диоген сумел добиться посещения мальчика у таких скрытых и осторожных монахов, трудно было даже вообразить.
Констанс положила фотографию и письмо на клавесин и выключила фонарик, позволив темноте вернуться. Она не могла допустить, чтобы этот отвратительный человек играл ее чувствами.
– Ты был там, – сказала она. – В Эксмуте. Ты следил за нами.
– Да, – ответил Диоген. – Это правда. Я был там с Флавией, моей, так сказать, помощницей. Ты, несомненно, ее видела: молодая официантка в ресторане «Капитан Гуль», которая работала на неполную ставку и подрабатывала в магазине чая и всякой мелочи «Вкус Эксмута».