— Что со мной? — спрашивает она, слова сливаются в один звук.
Доктор сглатывает и кивает, как будто ему больше нечего сказать. Он похлопывает ее по руке. Он едва ощутимо пожимает ее.
— У вас множественные повреждения, — произносит врач.
— Где?
Врач смотрит куда-то ей на макушку. Отводит взгляд, как будто в раздумье.
— Множественные повреждения, — повторяет он как бы самому себе. Он снова смотрит на Анну. Вздыхает и встает. — Я зайду попозже, хорошо?
Анна пытается кивнуть.
Доктор успокоительно улыбается и выходит, а на смену ему появляется женщина.
— Пора сделать укольчик, — говорит она, кладя что-то на столик у кровати, а потом наполняя шприц из флакона.
Не вредно ли это ребенку, спрашивает себя Анна, но ее вниманием тут же отвлекается на необычного вида ресницы медсестры.
Сестра поднимает край одеяла и протирает бедро Анны, прежде чем всадить острый наконечник игры ей в тело.
— От этого вы уснете, — говорит сестра, кладя иглу. — Включить телевизор? Это может помочь вам уснуть.
Анна прослеживает направление взгляда медсестры, не в силах сказать ни слова, а сестра выдвигает маленький телевизор на металлической полочке перед лицом Анны. Она включает экран, разворачивает провод от наушников, включает штекер в разъем и вставляет наушники Анне в ухо. У Анны такое чувство, что что-то маленькое и живое забирается ей в голову.
Анна смотрит на оживший экран. Ее одолевает сон. Она слышит слова:
«Я не припомню, чтобы когда-нибудь до этого правые и левые объединили силы, чтобы продемонстрировать свое недовольство происходящим, руководствуясь при этом совершенно разными соображениями».
Хотя она отчетливо слышит слова, Анна не видит, кто их произносит. На экране мелькают изображения множества людей, собравшихся в темноте с зажженными факелами. Маленькие точки светятся и мерцают, как в сказке.
«— От министра юстиции по-прежнему нет никаких известий, и осталось всего десять часов до того момента, когда женщина, снискавшая любовь всей страны, будет подвергнута унизительной процедуре, являющейся вопиющим нарушением прав женщин.
— Что они себе позволяют? — спрашивает чей-то голос.
— Разве это по закону?
— Я слышала, она дала ребенку имя.