Праздник революции*
<…> Есть среди театральных деятелей такие, которые разно подходят к задачам театрального искусства. К. А. Марджанов больше, чем какой-нибудь театральный деятель, был служитель театра-праздника, у него это выходило само собой, у него внутри созревал такой прекрасный праздник, горевший огнями, звучавший музыкой и богатый красками.
<…> Я не хочу этим сказать, товарищи, что он давал какие-то маскарады, удивляющие декоративными блестками, кипучестью и пестротой. Совсем нет. У древних греков были такие театральные спектакли-праздники, и именно на этих праздниках-спектаклях изображалось переплетение существования богов и самые глубокие стороны жизни обыкновенных людей, соскучившихся в земной борьбе, поэтому, исполняя разнообразные пьесы, которых касался К. А. Марджанов, он мог по-разному развернуть проблему. Но к чему бы он ни прикоснулся художественно, характер исполнения был праздником, это были всегда поиски наибольшего, чего-то потрясающего и прекрасного, вызывающего в вас чувство торжественности. В каком-то году, не помню, пришел ко мне К. А. Марджанов с великолепным планом развернутого праздника революции, который был у него совершенно превосходно задуман. Предполагалось так, что по нашим улицам Москвы должно было пройти человечество, начиная от страданий пещерных людей, человека-полуживотного, который должен был начинать шествие на этом празднике, затем великолепно задуманы были движения человеческого роста, культуры, все крупные этапы этого человека, который по мере роста становился свободным и высоким, И все в конце концов кончалось невероятным триумфом человека, который утверждает себя, который констатирует, что у него тысячи врагов, но что, несмотря на наступление со всех сторон, он так многого достиг, так велик, что за свое будущее он не боится.
Это была превосходная идея, но К. А. Марджанов был человек широкого художественного вдохновения и меньше всего экономист и бухгалтер. Когда мы осведомились у экономистов, сколько это будет стоить, то <…> нам сказали, что мы сможем себе позволить постановку такого праздника только лет через десять. Досадно было, но мы этого не осуществили, как и очень много другого он не мог осуществить. У него был такой полет, ему так хотелось быть щедрым, но у него самого миллионов не было, стало быть, щедрыми должны были быть другие, которые должны были его поддержать, или это надо было делать в государственном порядке, но, очевидно, это было невозможно.
Художник Константин Александрович жил с нами хорошо. Хорошо, что он дожил до революции и создал незабвенные постановки. Может быть; еще лучше было бы, если бы он дожил до такого времени, когда мы могли бы ему сказать: «Ну, теперь есть полная возможность тебе уделить столько средств, чтобы ты мог удивить постановкой такого праздника. Тебе, великому позолотчику жизни, осветителю бытия, мы можем дать полную возможность показать нам такой широкий, такой прекрасный праздник, который никогда невозможно будет забыть». Но до такой счастливой эпохи Константин Александрович не дожил. В упорной тревоге, постоянно верный себе, своему прекрасному энтузиазму, он работал в тех пределах, которые были возможны для развития нашего советского искусства <…>
Товарищами Марджановым (режиссером) и Рабиновичем (художником) предложен план организации этого действия, которое вкратце излагается мною здесь после внесения в него некоторых поправок с моей стороны.
План основан на принятии за место действия Красной площади, где оно может привлечь внимание приблизительно 50 000 зрителей. При таких условиях действия индивидуальных актеров становятся совершенно невозможными: грим теряется за дальностью расстояния, как и сколько-нибудь детальные подробности костюма. Многие сценарии, предложенные различными авторами, сводят поэтому действие к, так сказать, выразительно-геометрическим перемещениям разноцветно одетых масс, что дает в результате сухое впечатление. Другие сценарии основаны на действии отдельных актеров и поэтому, естественно, отпадают. Многие из них могут быть с успехом перенесены в цирк и исполняться там в качестве политических пантомим. Только сценарий товарищей Марджанова и Рабиновича представляется в идее целиком отвечающим массовому действию, к чему они подошли путем включения в действие монументальной бутафории. Это, однако, ставит перед организаторами действия особые задачи и вынуждает их требовать особых полномочий, о чем и сказано будет в настоящей записке.
Сценарий может быть развернут полностью и может быть также сжат.
В полном виде он рисуется в схеме приблизительно таким образом:
Место действия – особый помост, поставленный на месте памятника Минину и Пожарскому и его закрывающий[4] Напротив, около могил, у стены – центральная трибуна для зрителей, и по обеим сторонам площади, вокруг оцепленного места перед помостом – зрители.
Действие первое
Под маршевую музыку группы людей вносят бутафорию, изображающую скалы и камни, которыми усеиваются ступени помоста и площадка перед ним. Появляются первобытные люди; они зажигают костры, танцуют, размахивая дубинами; большие хороводы – корробори[5]; женщины пляшут на помосте (балет); группы всадников рыщут между скалами, охотясь за зверями; жизнь кажется свободной и радостной, однако отдельные группы с воем обрушиваются друг на друга и производят дикую потасовку. В то же время наверху помоста сооружается первобытный фетиш – камень, который пестро украшают. Шаманы, вопя и производя шум на первобытных инструментах, зовут кланяться ему; приносится человеческая жертва. Пушечный выстрел дает понять, что первая картина кончена. Действующие лица строятся в группы и под тот же марш, с которым вносились декорации, уносят их.
Действие второе
На место первой группы является вторая: это рабы варварской цивилизации (стиль – Египет). Они вносят отдельные части монументального здания (бутафория) и быстро под музыку расставляют соответственную обстановку, превращающую помост в нечто вроде храма. Наверху – громадный, сфинксообразный идол; в ногах сфинкса увенчанный диадемой фараон, которому бесконечно длинная мантия придает монументальный характер. Вокруг него в иерархической неподвижности придворные и жрецы вперемешку с колоссальными животными с головами богозверей. Перед ними пляска рабынь, курение фимиамов, фокусники, акробаты (конечно, только такие номера, которые четко могут быть видны издали). Между тем на низшей ступени и на площадке рабы с заунывной песней возят на небольших ручных тележках глыбы камня и складывают их в пирамиду; надсмотрщики ходят между ними, размахивая бичами. Фараон, концы гигантского плаща которого несут придворные, медленно спускается к народу, который прекратив работу, в благоговении и низкопоклонстве преклоняется перед ним. Пушечный выстрел, марш, уборка постановки.
Действие третье
Европейская феодальная эпоха. Под звуки марша вносятся монументальные аксессуары, придающие постаменту характер готической постройки; наверху папа и император на двух тронах; по одну сторону постамента – пурпур кардиналов, фиолет епископов и черные волны духовенства; по другую сторону – рыцари в латах, герольды, дамы; внизу согбенные крестьяне производят полевые работы; представители духовенства и светской власти то и дело подходят к крестьянам, отбирают у них различные продукты, которые нагромождают на ослов и лошадей; крестьяне и крестьянки, дети плачут, умоляют оставить им что-нибудь, но черные и пестрые представители высшего общества отнимают у них и увозят дань наверх. И для этих господ устраивается праздник. Сначала разводят огромный костер; цензора и палачи приносят огромные книги и бросают их в костер, а затем ландскнехты с фантастическими алебардами подгоняют еретика; его привязывают к столбу, под ним раскладывают костер, зажигают, толпа окружает костер со всех сторон, грозят, вопят, некоторые приносят вязанки дров и подбрасывают их в огонь; еретик исчезает в клубах дыма.
Бутафория убирается под марш. Выстрел. Четвертое действие.
Действие четвертое