— Готов поклясться, полковник де Люс, что вы владеете первым кварто «Ромео и Джульетты». Напечатанным в 1597 году Джоном Дантером. К сожалению, на ней имеется современная подпись. Но, возможно, ее смогут удалить профессионалы.

— Сколько? — резко спросила тетушка Фелисити. — Должно быть, она должна стоить немало.

— Сколько? — Десмонд Дункан улыбнулся. — Целое состояние, вероятно. Могу сказать вам, что если сейчас выставить ее на аукцион… миллион, пожалуй. Это то, что известно как «плохое кварто», — продолжил он, едва сдерживая возбуждение. — Текст в некоторых местах несколько отличается от того, который мы привыкли слышать в постановках. Считается, что он воспроизведен по памяти со слов актеров Шекспира. Отсюда неточности.

Как будто в трансе, Даффи медленно кралась вперед, протягивая руку к книге.

— Вы говорите, — спросила она, — что сам Шекспир мог держать эту самую книгу в руках?

— Вполне вероятно, — ответил Десмонд Дункан. — Это должен определить эксперт. Взгляните: здесь везде есть следы, нацарапанные чернилами, судя по виду, очень старыми. Кто-то явно делал пометки.

Пальцы Даффи, находившиеся не более чем в дюйме от книги, внезапно отдернулись, как будто она обожглась огнем.

— Я не могу! — заявила она. — Просто не могу.

Отец, стоявший неподвижно, теперь механически потянулся к книге с лицом, застывшим, как церковная кочерга.

Но Десмонд Дункан не договорил.

— Являясь частью открытия или, по крайней мере, идентификации столь великого сокровища, я хотел бы думать, что имею некоторое преимущество, когда и если вы решите…

В гостиной воцарилась тишина, когда отец забрал книгу из рук актера и медленно начал переворачивать страницы. Он пролистал весь кварто, как обычно люди делают с книгой, с конца к началу. Добрался до титульной страницы, и теперь она лежала перед ним открытая.

— Как я сказал, эта современная порча может быть легко устранена экспертом, — продолжил Десмонд Дункан. — Полагаю, в Британской библиотеке работают специалисты по реставрации, которые смогут стереть эти несчастные помарки без следа. Я вполне уверен, что, когда все свершится, вы будете довольны результатом.

С ничего не выдающим лицом отец разглядывал монограмму — инициалы свои и Харриет.

Его палец медленно скользнул по поверхности бумаги, наконец замер на красных и черных инициалах и осторожно обвел их — Харриет, потом свои, переплетенные крестом.

Словно по радио, я читала мысли, пролетающие у него в голове. Он вспоминал день — тот самый момент, когда были начертаны эти инициалы, красными чернилами — Харриет, черными — его.

Возможно, они были написаны, когда они вдвоем сидели летом у залитого солнцем окна? Или укрывшись в оранжерее, пока внезапный летний дождь лил снаружи по стеклу, отбрасывая слабые водянистые тени на юные задумчивые лица?

Двадцать лет тенью промелькнули по лицу отца, невидимые никому, кроме меня.

А теперь он подумал о Букшоу. Шекспировское кварто, проданное на аукционе, принесет достаточно, чтобы расплатиться с долгами и с толикой благоразумного инвестирования позволит нам жить скромно, но в комфорте так долго, сколько потребуется, и — с Божьей помощью — останется даже несколько лишних фунтов время от времени побаловать себя листом марок Пенни Блэк.

Я читала по его лицу.