— Прощайте.
— До встречи, мистер Эттли, до встречи. А сейчас мне пора на собрание «Доверенных советников Ее Величества».
— Собрание? — Эттли замер в пол-оборота, вопросительно подняв бровь. — Доверенных советников? Я первый раз слышу о подобном.
— Услышите, — обнадежил Черчилль. — Позвольте, я покажу вам путь к выходу.
— Не сомневаюсь… Что до пути — не трудитесь. Я помню дорогу.
И когда посол уже заносил ногу над порогом, Черчилль негромко спросил:
— Джеймс, а вы уже позаботились о своем включении в «Протокол»?
Эттли на мгновение запнулся, замер, крепко сжав трость побелевшими от напряжения пальцами.
— Я не имею ни малейшего представления, о чем вы говорите, — холодно, церемонно сказал он, не оборачиваясь.
И так же, не оборачиваясь, вышел.
— Ну что же, товарищи, время приступать.
Они собрались снова, все шестеро, как обычно, когда крайне важный вопрос требовал деятельного и серьезного, но сугубо приватного обсуждения. Неискушенные говорили и писали о «кабинетах Кремля», но лишь немногие посвященные знали, что сердце и мозг СССР находятся здесь — на даче Сталина, в скромной комнате с окном во всю стену, где не было ничего, кроме круглого стола и девяти стульев. Впрочем, они никогда не были заняты полностью.
— Приступим… — повторил Сталин. Вопреки своей знаменитой привычке ходить и курить во время серьезной беседы, он сидел, а трубка осталась в другой комнате.
Генеральный Секретарь оглядел присутствующих.
— Кто выскажется первым?
Молотов негромко кашлянул, прикрывая рот кулаком.
— Что скажет знаток буржуинских дел? — спросил Сталин.
По лицам присутствующих прошла серия легких усмешек, скользнула и пропала.
— Товарищи, как нарком иностранных дел, я отвечаю за достаточно строгий и определенный участок работы, — хорошо поставленным голосом начал Молотов. — Я не могу давать экономические оценки. И военные. Поэтому освещу вопрос с точки зрения внешних сношений. Прежде чем принимать подобные решения, нужно обязательно переговорить с американцами. Этим сейчас занимается товарищ Василевский. Если американцы бросят на чашу весов свою силу, мы не справимся.
— Они могут? — спросил Сталин.