— Соберите оружие, брони. все, что не займет много места — видя растерянность командира взял инициативу в свои руки более опытный в таких делах Мошкин — вьючьте захваченных лошадей. Уходить надо. Константин Лексеич, вели нашим татарам, чтобы юрты не палили. Нам сейчас много света ни к чему.

— Добро ты Афанасий распорядись здесь я с остальным разберусь — наконец пришел в себя Костя.

Рудого и его ребят он нашел занятых важным делом. Сноровисто и без лишних разговоров они мостили поперек седла тщательно упакованную в кошмы тушку пленника. Для Данилы и его подчиненных этот трофей был самым ценным из всего добытого в разбойничьем лагере. Впрочем, и остального тоже хватало. Естественно они небыли против того, чтобы поскорей покинуть разоренный стан.

"Уламывать" татар пришлось несколько дольше, но и они были достаточно опытными вояками, чтобы прекрасно понять, что надо уходить как можно быстрее и дальше.

Когда небольшой отряд покинул место недавнего побоища, почти каждый из его бойцов вел в поводу заводную лошадь, навьюченную оружием, доспехами, дорогой одеждой и утварью и это несмотря на то, что большую часть взятого "на меч" добра, пришлось бросить.

Остаток ночи ушел на то, чтобы уйти как можно дальше на восток от разоренного становища. Рассвет застал разведчиков в небольшом логу, укрытом от посторонних глаз колючим кустарником. Пока остальные занимались разбивкой лагеря и приготовлением немудрящей снеди, Рудый взяв с собой одного помощника утащил пленника в сторону и занялся допросом.

Константин за ним не пошел, то, что там произойдет, он вполне себе представлял и присутствовать при этом категорически не желал. Нет, он не считал действия Данилы неправильными, наоборот, умом прекрасно понимал, что для людей средневековья нет ничего зазорного в том, чтобы подвергнуть пытке допрашиваемого пленника, тем более, что полученная информация может быть полезна и для выполнения основной задачи, или предать мучительной смерти убийцу и разбойника. Мысленно ругал себя за мягкотелость, но ничего поделать не мог, боялся, что в самый ответственный момент не выдержит, проявит позорную слабость и не хотел ронять себя в глазах товарищей.

Разведчик вернулся примерно через час, по своему обыкновению молча сел рядом, невидящим взглядом уставился на нервно танцующие язычки огня.

— Ибрагимка давеча в Казани был — наконец произнес он после слегка затянувшегося молчания.

— Чего рассказывает? — обернулся к нему Щебенкин.

— Бает у татар там воев тыщ двадцать осталось не боле. Все больше из посадских, да с окрестных деревень и становищ понабежали. Большая рать ушла на Суру. Те мурзы, что остались, со своими нукерами по всему берегу стоят за нашей ратью присматривают. Ждут помощи от черемис. Сказывают посылал Ахмат к сибирцам, да те отказали, а ногаи помощь обещали, только не прислали, что-то тянут время выжидают.

— Не врет?

— Да вроде нет, аллахом клялся, хотя кто его пса знает, может где и сбрехнул. У них ведь клятва данная неверному и за клятву то не считается — Данила не весело усмехнулся — кто в аллаха не верует, тот у них вроде собаки. А перед собакой кто ж слово держать будет? Самим смотреть надо.

— Надо ехать и смотреть — согласился Костя — про состояние стен у него не спрашивал?

— Спрашивал. Бает стены на посаде хорошие, дубовые, крепкие, три сосны толщиной. В крепости стена каменная, тоже крепкая, не проломить.

— Это плохо. А про своих, узнал что-нибудь?

— Продали их. Ногаям продали. А, что с ними дальше стало, клянется, что не ведает. Уж я его всяко расспрашивал. Он тебе еще нужен? Помни кавалер, ты слово дал, что отдашь мне головой сего татя.

— Обещал, значит забирай, поступай, как сам знаешь. Только не тяни с ним.

— Погодь немного кавалер — остановил его разведчик — сказывал еще тать, что у Нуралеевых ворот ход есть тайный к роднику. В случае осады будут басурмане за водой там ходить.

— Ты уверен? — возбужденно подпрыгнул Костя.