– Простите, Лунь, Хип, Проф… Я не хотела, чтобы знали раньше… – тихо проговорила Пенка. – Я шла помогать. Я решила сама.

– Они же стреляли в тебя, Пеночка… как?.. – Я, не веря тому, что услышал, снова посмотрел на Иную. – Кислотой облить хотели, ты же помнишь? Зачем?..

– Ты человек. Хип человек. Проф человек. – Новая слеза показалась в уголке глаза. – Учитель был человек, который спас. Я помогаю сама людям. Иду с ними. Покажу дорогу. Там грани. Они сами не справятся.

И Пенка обняла меня, крепко прижавшись, и я обнял ее в ответ.

– Ты хороший, сталкер Лунь. Вот. Знаю. На память рисовала вам альбом. Смотри. Помни меня. Хип, ты хорошая. Ты друг. Береги осколок, он нужен вам. Проф. Хорошо говорить с тобой. Скучать не надо.

И Пенка, порывшись в рюкзаке, передала мне альбом и, не задерживаясь, быстро шагнула в дверь. Обернувшись уже за дверью, Пенка быстро вытерла слезу боевой рукой, улыбнулась и помахала нам.

– Не забывайте. Вы хорошие. Прощаться!

– Фреон, ты береги ее там, ясно? – задавив тяжелый, едкий ком в горле, я смог с трудом выдавить несколько слов, глотая окончания и чувствуя, как в поле зрения побежали жгучие волны. – Слышишь, бродяга? Береги!

Фреон кивнул:

– Обещаю, Лунь. Обещаю. Прощайте, сталкеры.

И Пенка ушла вслед за Прохоровым. А мы еще долго-долго стояли у проема двери. И я прижимал к себе молча вздрагивающую от слез Хип и слушал, пытаясь уловить легкие шаги с той стороны. Но там уже давно было тихо, только еле слышно постукивал о стекло дождь. И в наступившей пустой тишине мне грел руки старый детский альбом для рисования, оставленный на память.

– Береги себя, Пеночка — без надежды «послал» я мысль в дверной проем, но, видимо, не доходили такие слова на другие грани мира. И в этом безмолвии в ответ, в этом глухом молчании, отсутствии там, где раньше я слышал мысль Пенки, было так много горечи, что перебить ее не получилось даже жгучим глотком из фляжки.