И бабы с русской простотой,

презрев войны разлуки,

совали что-то им порой

в протянутые руки.

И в детской раненой душе

мешалось все, болело.

Не знал он, как свершит уже

обдуманное дело.

И сон, один и тот же сон

преследовал Ивана:

Ганс, до зубов вооружен,

палит в него с экрана.

И защищаясь от свинца

единственным патроном,

он звал, безгласно звал отца,

будил полдома стоном.