— Во время войны я убедился, что люди, внешне соответствующие моим представлениям о человеке смелом и мужественном и вроде бы действительно не боящиеся опасности, нередко к этой опасности на самом деле близко никогда не подходят. Всегда находят обстоятельства, оправдывающие сохранение некоторой дистанции. И наоборот, бывают люди, казалось бы, не претендующие ни на какие подвиги, в ситуации предельно острой, требующей немедленного принятия решения, идут навстречу опасности, входят с нею в контакт без видимых сомнений.

— Без видимых сомнений, это понятно. Но иногда говорят: не задумываясь. То есть не зная уровня грозящей опасности или пренебрегая ею и не чувствуя риска. Мне лично такая способность человека, не вооруженного оценкой ситуации, к импульсивным действиям очень импонирует, во всяком случае, она в тысячу раз лучше любого подобия нерешительности и трусости. Но умом я понимаю: такая способность граничит с безрассудством и нередко ведет — увы! — к неудаче, проигрышу ситуации. А на войне, может быть, даже к гибели. Не хотелось бы показаться псевдотеоретиком и схоластом, поэтому снова возвращаюсь к вашему военному опыту. Поскольку трудно представить более веские обстоятельства для выявления человеческих качеств, чем война. Мне кажется, ваше поведение являло собой пример как раз сознательного риска, внутренней готовности к встрече с опасностью, расчета в лучшем смысле этого слова. Решимость, даже порой безрассудная, всегда прекрасна, но опять же я понимаю, что решимость должна быть эффективной. А такое чаще бывает, когда человек видит, понимает, откуда ему грозит опасность, и может держать себя в руках, уберечься от безрассудства и действовать с необходимой осторожностью.

— …Мужественность и решительность свою одни люди способны проявлять только в более или менее привычных условиях, а другие способны сохранить их на все случаи жизни или вообще проявлять только в условиях крайнего стресса. На мой взгляд, подтверждение этому легко найти в среде летчиков. Первые — это обычные летчики, а вторые — те, которые становятся хорошими летчиками-испытателями. Наблюдал я не раз Сергея Николаевича Анохина. В обычной жизни это скромный, незаметный человек. Но ведь он оказался способен, попав в аварию и потеряв глаз, выбраться из кабины падающего самолета, пройти по фюзеляжу, держась за провод антенны, а затем прыгнуть с парашютом. Таким был и Юрий Александрович Гарнаев, погибший во Франции на испытаниях вертолета с огнетушащими средствами, — чем горячее ситуация, тем поведение его становилось расчетливее и решительнее.

— В проблеме подвига, Константин Петрович, меня волнует еще один вопрос. Бывают ситуации «открытые», публичные, когда сама обстановка, отчетливое видение социальных последствий поступка ведут человека к проявлению высоких качеств — смелости, мужества, героизма. А бывают «закрытые», когда нет доказательств того, что о твоем поступке узнают и оценят его по достоинству. Мне кажется, проявить мужество и даже совершить подвиг в бою, когда рядом товарищи, это совсем не то, когда рядом только враг и нет уверенности, а иногда и надежды, что о твоей стойкости узнают свои. «На миру и смерть красна» — я это понял еще мальчишкой, вчитавшись в строки о подвиге Юрия Смирнова, а позже — генерала Карбышева; я выделил их для себя из многих героев войны, о которых тогда узнавал из газет. И был просто потрясен, когда прочитал обо всем этом у В. Быкова в «Сотникове».

— Все это так. Но испытание физической болью — это особое испытание. Мне трудно судить, я его не проходил, и статистики, как говорится, никакой нет, но здесь критерии совсем иные. Такое испытание переносят люди только великого мужества. Во всех других случаях можно говорить о каких-то закономерностях. Хотя и «на миру», бывает, не каждый способен проявить себя достойно, даже когда ставка велика. Если честно, то и среди космонавтов бывало такое: пропадали куда-то хладнокровие и выдержка, срывались нервы. И это у всех на глазах. Немного случаев, два-три, может быть, но были.

— Переплыть речку Воронеж среди бела дня на сторону немцев — это ведь не «на миру», можно и повернуть, попробовать переждать, а то и совсем отказаться и уйти в тыл.

— Повторяю, что ничего героического я в той своей работе не вижу. Замечу, кстати, что «социальный фактор» действует не только в экстремальных условиях. Любое обязательство или обещание для меня, например, — условие непременного их выполнения. К сожалению, приходится сталкиваться с людьми, для которых собственное слово, даже «на миру» сказанное, — я говорю о служебных делах, — ничего не означает. Но это я к слову. Мне кажется, многие не хотят вдуматься в высокий смысл таких понятий, как «подвиг» и «героизм», и употребляют их тогда, когда необходимо всего лишь достойно и по существу оценить хорошо проделанную работу. Я уже говорил о летчиках-испытателях. У них, на мой взгляд, самая опасная работа…

(Из книги К. Феоктистова, И. Бубнова «О космолетах»). Москва, «Молодая гвардия», 1982 год).

В. Довгер

БОЕВЫЕ МОИ ДРУЗЬЯ

Суровые жизненные испытания выпали на долю Валентины Константиновны Довгер — бесстрашной помощницы легендарного советского разведчика Героя Советского Союза Николая Ивановича Кузнецова. Юные годы В. К. Довгер отданы борьбе с фашизмом. Она принимала участие в подготовке многих операций по уничтожению крупных гитлеровских военачальников. В январе 1944 года В. К. Довгер была арестована гестапо, подвергнута пыткам и вывезена в концлагерь. Капитуляция Германии застала ее в концлагере. Долгое время В. К. Довгер работала в группе советских войск в Германии. В 1950 году вместе с мужем приехала в Воронеж.

В. К. Довгер занимается активной военно-патриотической работой. Самые тесные контакты она поддерживает и с Управлением КГБ СССР по Воронежской области.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 8 мая 1965 года Валентина Константиновна Довгер награждена орденом Ленина.

Время все дальше уносит от нас грозные годы войны. Сегодня, когда многих боевых товарищей уже нет с нами, думаю, что наш священный долг не только сохранить память о них в своих сердцах, но главное — рассказать о них новым поколениям.

И я хочу рассказать о чекисте и писателе Дмитрии Николаевиче Медведеве и истинном патриоте Родины разведчике Николае Ивановиче Кузнецове.

В то время мы знали друг о друге до обидного мало. Не принято было «копаться» в воспоминаниях, в прежней жизни. Шла суровая борьба с врагом, главным было выполнение порученного тебе задания. Учитывая сложность обстановки, мы строго соблюдали правила конспирации, не расспрашивали друг друга… Мы доверяли друг другу безгранично. Без этой веры в людей, поддержки товарищей работать в условиях фашистской оккупации, в тылу врага было бы невозможно.

О Дмитрии Николаевиче Медведеве я знала, что это опытный чекист, который прошел хорошую партийную школу, что это заботливый и внимательный к своим людям человек, смелый командир. Многие боевые операции партизанского отряда «Победители» отличались глубокой тактической продуманностью, четкостью, оправданным риском. Об этом хорошо рассказано на страницах книг «Это было под Ровно» и «Сильные духом». Собирался ли Дмитрий Николаевич писать эти книги, еще командуя отрядом, трудно сказать. Но, по-моему, вряд ли. Не до того было: шла война, отряд должен был выполнять особые задания… Но, несомненно, память сохранила события тех лет. Уже после войны Д. Н. Медведев выступал по радио с рассказом о боевых друзьях. И пошли письма с просьбой рассказать подробнее о подвигах Героя Советского Союза Н. И. Кузнецова. Д. Н. Медведев взялся за перо…

В 1948 году выходит в свет книга «Это было под Ровно», а через два года — «Сильные духом».

Первые экземпляры с автографом посылались боевым друзьям. Вот они лежат передо мною. Читаю: «…Тебе, Валюша, мой первый экземпляр…». «Вале Довгер на память о героических днях борьбы. Автор и командир Дм. Медведев». Сегодня это — самые дорогие для меня реликвии.

В предисловии от автора «Это было под Ровно» говорится: