– Как?
Глубоко вздохнув, Эйва заговорила:
– Перестать нервничать, когда мы рядом. Давай попробуем. – Она взглянула на его настороженное лицо, потом поймала в зеркале свой взгляд загнанного в угол кролика. – У нас испуганный вид, и это будет очень заметно при фотосъемке. Давай начнем с малого – научимся улыбаться.
– Вот так? – приподнял краешки губ Лайм.
– Неплохо для начала, хоть и выглядит искусственно. Ты весь напряжен.
– Ладно, покажи, как надо.
– Легко. Тебе какую улыбку – соседской девчонки, ироничную, игривую, любящую? – Эйва на секунду закрыла глаза и улыбнулась лукаво, с легким обещанием в глазах. – Это флирт, а теперь – милая подружка. – Она чуть округлила глаза, и улыбка стала открытой и безыскусной.
– Невероятно.
– Я умею это с детства. Меня фотографировали с младенчества, и, чтобы съемки скорее закончились, я изображала то, чего ждали от меня мама и фотограф.
Потом Эйва пользовалась улыбкой как полезным инструментом. Она умела выглядеть счастливой, приветливой, научилась прятать мысли, но демонстрировать улыбку. Эйва скрывала обиду, зная, что мать любит ее за умение играть роль, а отец – до тех пор, пока видит в ней идеальную дочь. Она улыбалась, пока не сводило челюсти, но выглядела убедительно.
– Но как узнать, насколько человек искренен?
Вопрос застал ее врасплох, и Эйва на минуту замолчала. Была ли она искренна? Доведенная до автоматизма улыбка стала частью ее природы.
– Не будем об этом. Сейчас работаем над тобой. Попробуй еще. Это все, на что ты способен? – спросила она в ответ на его гримасу. – Подумай о чем‑то прекрасном.
На сей раз Лайм сосредоточился, поглядел в потолок и изобразил оскал, от которого мурашки пробежали по спине.
– О чем ты думаешь? Ты похож на человека, победившего в жесткой схватке.
– Точно. Я представил лицо ЭйДжея, когда он узнает, что я выиграл контракт Бомона.
– Так не пойдет. Попробуй расслабиться. Ты любишь… шоколад?
– Не очень.
– Что заставляет тебя расслабиться, снять напряжение?
– Спортзал, боксерский ринг, бег с препятствиями… Но тебе нужно что‑то другое?