Сижу, пытаюсь понять. Не понимаю.

— Мам, ты мне сейчас очень недоговариваешь или сильно недоговариваешь, а?

Мамуля улыбнулась, посмотрела на меня своими огромными, зелеными и полными слез глазами и тихо ответила:

— Я клянусь рассказать все, но только когда ты будешь далеко от Иристана.

— Что, до сих пор больно? — догадалась я.

Она молча кивнула.

— И ты в курсе, кто тебя подставил?

Мама снова кивнула.

Я нахмурилась и откровенно спросила:

— И что? Так и будем всю жизнь молчать в тряпочку и скрываться? Да?

— Начинается… — прошипела мама. — Вот в этом ты вся в своего отца — пусть я сдохну, но мои враги сдохнут раньше!

— А что в этом плохого? — удивилась я.

— Да ничего, Кирюсь. Совсем ничего! Разве что такой подход к жизни значительно эту самую жизнь сокращает!

— Но мам! Это… — Я вдруг задумалась. Бегемота вспомнила. И как-то проснулись во мне подозрения. — Мам, это ведь бегемот была, да?

— Кто?!

— Ну эта, бочка сала… тьфу ты, которая его единственная, да?

И вот как это часто бывает — ответ сразу в глазах собеседника видишь. И я сразу поняла, что таки да!

— Та-а-ак, — протянула я. — То есть, в то время как мы скрывались по мирам, тебя избили и вообще несправедливо обвинили, эта наглая туша пользовалась уважением и почитанием, да? — Чувствую, как в душе гнев закипает. — То есть она единственная, а тебя чуть не убили, да?

— Киран!

— Я уже восемнадцать лет Киран!