Артем промолчал.
— Я ж тебя сразу распознал, вот только не сразу понял, откуда ты! — как ребенок радовался Одессит. Он улыбался, обнажая почерневшие десны и стершиеся пеньки зубов, и Павлову даже на расстоянии казалось, что он чувствует зловоние, исходившее от безнадежно больного зэка.
— Ладно, Одессит, давай ближе к теме. Я по делу Кнута.
— Что?! — Лицо Вакинского вмиг стало злым и еще более отталкивающим. — Что тебе надо? — свистящим шепотом произнес он, наклонившись ближе. — Я свое уже
— Кто убил Кнута? — спокойно спросил Артем, и заключенный расхохотался. Впрочем, смех быстро перешел в сухой кашель.
— А тебе… какой интерес… знать…
— Значит, так, Одессит. Времени у меня мало, так что слушай внимательно, — начал говорить Павлов. Он говорил негромко, но с такой решимостью, что Одессит моментально умолк. — Дело снова открыли по новым обстоятельствам. То самое дело, по резне в Каменском, за что ты получил свой «четвертак». Хочешь честно? Я думаю, тебя подставили. И знаешь, почему я так думаю? Если бы братва, что была на стороне «филинов» и поставила Кнуту на месте его дома памятник, считала тебя крайним, ты бы лежал в сосновом ящике еще десять лет назад, не дожив до суда. А ты до сих пор живой. И это говорит только об одном — тот, кто «заказал» Кнута, другой человек. И, судя по всему, он все еще на свободе. Ну, что ты мне ответишь на это?
Павлов ожидал вспышки ярости и истерики в ответ на свою тираду, но, к его великому изумлению, Одессит еще сильнее сгорбился, а из его глаз потекли слезы.
— С…суки, — выдохнул он, кашляя. — Что ж вы в душу лезете, падлы?!
— Одессит, — позвал его Артем, — не время сопли распускать. Если расскажешь, что было на самом деле, у тебя есть шанс выйти на волю. Да, я знаю, у тебя проблемы с легкими. Но лучше умереть на свободе, глядя на солнце и радуясь каждому утру, чем торчать в вонючей камере и смотреть на это солнце сквозь решетку. Выбирай.
— Это ничего не изменит, Павлов, — глухо произнес Одессит. — Ты не сможешь… кхе-кхе… сломать систему! Каким бы фартовым ты ни был, адвокат. Из родни моей все равно никого нет, так что ради чего жбаном об стенку биться?
— Все зависит от тебя, от того, насколько ты готов открыться. Решай.
Вакинский тяжело вздохнул, сцепив корявые пальцы в «замок».
— Нет, адвокат. Я вижу, ты нормальный, хоть иногда и пургу с «ящика» гонишь. Раз суждено мне беззубую с косой здесь встретить, значит, так тому и быть. И не дави на меня, не выйдет у нас с тобой разговора по душам.
— Ты смелый человек, Одессит. Когда-то ты был сильным. Ты и сейчас силен, вон, смотри, вся зона тебя слушает. Но сейчас твои слова бегут впереди мыслей, — сказал Артем. — Я знаю, ты не ожидал такого поворота, у тебя сейчас в голове все кувырком. Не делай поспешных выводов. Я буду в Новосибирске еще два дня. Вот мой номер телефона — надеюсь, найти телефон для тебя не проблема. Это твой последний шанс. Подумай и взвесь все еще раз.
— Никакого раза не будет, гражданин начальник, — развязно ответил Одессит. Он смахнул влагу с глаз, и перед Павловым вновь сидел нагловато-прожженный зэк, плюющий на все и вся с высокой колокольни. — У тебя ко мне все? А то извиняй, меня братва ждет.
— Удачи тебе, береги здоровье, Одессит, — сказал напоследок Павлов.
— И тебе не болеть, — раздвинул в ухмылке шелушащиеся губы Вакинский. — Покедова, Павлов. Извиняй, если разочаровал.
Последнюю фразу заглушил приступ кашля, и Одессит, шатаясь, вышел из-за стола.
Павлов тоже поднялся. Его не сильно расстроил отказ зэка идти на откровенность. Собственно, он только лишний раз убедился в правоте своих предположений.