— Ща забыл сказать… одного фраера в пиджаке видел, как раз рейс московский, — заговорил Сима. — Так вот, не поверите, но он — прямо вылитый этот… юрист известный, он еще программы всякие по «ящику» ведет.
— Павлов, что ли? — недоверчиво поинтересовался Фрол.
— Он самый.
— Почему бы и нет? У нас город хороший, козырный, — произнес Шнобель, делая глоток кофе. — Лето — оно везде лето. Нехай кости греет, нам не жалко. «Почтальонов» беречь надо, мусора и так их давят безбожно, скоро только «дачки» разрешат носить нашей братве…
— У него с собой папочка одна и ноутбук на плече. Так что он к нам вряд ли отдыхать пожаловал, по делишкам, видать, — сделал вывод Сима и чихнул, закрыв рот рукой.
— Какие тут могут быть делишки для Павлова? Самое последнее, что тут было за десять годков, — это Кнут, пусть земля ему пухом.
— Шнобель, завязывай о грустном, — попросил Фрол. Тут по громкой связи объявили начало регистрации, и он добавил с грустинкой в голосе: — Ну, парни, я пошел. Если что — не держите обиду.
— Ты все-таки зря торопишься, — вдруг сказал Шнобель. — Я бы на твоем месте выждал. К тому же ты еще у сторожа под опекой[3].
— Все нормалек, — усмехнулся Фрол и похлопал Шнобеля по плечу.
— А чего тогда билет в один конец взял? — вполголоса спросил Сима.
— Дела закончу, тогда и обратно возьму.
— Не теряйся, Фрол! — крикнул ему вслед Сима.
— Плохие у меня мысли насчет всего этого, — процедил Шнобель, качая головой. — Ох, плохие… Ладно, пошли, что ли.
И, перебрасываясь незначительными фразами, воры вразвалочку направились к выходу.
Свидетель
— Я же говорил тебе насчет Одессита, — сказал Григорий, незаметно перейдя на «ты». — Он тертый калач.
— На каждый калач найдутся зубы, — заметил Павлов, пристегивая ремень безопасности.
— А ты не привык отступать, да? Это правильно. Что теперь?
— Григорий, давай так. Подбрось меня к одному заведению, а потом я сам.
— Ладушки. Я как раз твоими «дядями степами» займусь, Милещенко с Бугровым.