Когда долгожданный день наступил, меня переправили на самолете во Франкфурт, хотя я жаждала оказаться дома, в Голландии, и подготовиться к пресс-конференции, которая была запланирована в Гааге на 18 января. Однако по какой-то причине мне не разрешили это сделать. Сначала мы отправились в один немецкий отель, затем в другой. Почему? Никто мне толком так и не объяснил; по всей видимости, эти перемещения были также продиктованы соображениями безопасности. Во втором отеле были компьютер и доступ к Интернету. Я устроилась за компьютером, намереваясь составить текст заявления, с которыми выступлю, вернувшись на работу. Я хотела отправить пробный вариант моим друзьям по электронной почте, однако в моем номере интернет-связь отсутствовала. Поэтому около полуночи я попросила охранников сопроводить меня к стойке регистрации, где я намеревалась попросить разрешения отправить письмо с компьютера персонала отеля.

За стойкой регистрации стоял турок. Он посмотрел на меня и спросил:

– А вы, случайно, не та сомалийская женщина, которая является членом голландского парламента и друг которой был убит?

За все те месяцы, которые прошли с момента гибели Тео, меня несколько раз узнавали – я замечала удивление на лицах людей, – однако впервые посторонний человек заговорил со мной об этом напрямую.

– Простите? – переспросила я. Он повторил:

– Да, это точно вы. На его теле было найдено письмо, в котором содержались угрозы в адрес его подруги. И эта женщина – вы, правда?

Я натянуто рассмеялась и сказала:

– Нет, ну что вы! Многие принимают меня за нее, но это – не я. Это было грубейшим нарушением безопасности. Я не знала этого сотрудника отеля, а ему был известен номер, где я остановилась.

Я спросила охранников:

– Вы уверены в том, что нам следует оставаться тут? Но Кейс, старший телохранитель, заявил:

– Завтра я позвоню в министерство. Все эти переезды плохо отражаются на вашем здоровье.

Возможно, вся ситуация не стоила и выеденного яйца, однако под угрозой находилась моя жизнь. Я вернулась в номер и забаррикадировала дверь мебелью и чемоданами, водрузив на самый верх пирамиды блюдца и чашки, чтобы в случае, если я засну, а кто-нибудь попытается проникнуть в номер, шум бьющейся посуды меня разбудил. Я провела всю ночь без сна, прислушиваясь к малейшим звукам и ожидая появления мужчины с ножом и пистолетом. Утром Кейсу было приказано перевезти меня в отель в Ахене; он также получил выговор за то, что мы не переехали прошлым вечером.

Постепенно мы приближались к Гааге. Мне было запрещено покидать номер, так как служащие отелей начали меня узнавать. Я хотела связаться с родителями Тео до того, как вернусь в Голландию, и попросила Кейса организовать звонок. Однако он сказал мне: «Мы разговаривали с их представителем в полиции, и они не хотят общаться с вами. Когда они будут готовы, они сами с вами свяжутся».

Позднее я узнала, что это была ложь. Родители Тео отнеслись ко мне с чрезвычайной добротой. Они никогда и никому не говорили ничего подобного. Подозреваю, что кому-то из Министерства юстиции просто было лень организовать звонок.

Я попросила увидеться со своим другом, критиком Полом Шеффером. Он мог мне помочь с текстом речи, которая получилась слишком длинной и эмоциональной. Мне хотелось и продемонстрировать профессионализм в отношении своей работы, и рассказать о той невыразимой печали по поводу гибели Тео, о том чувстве вины, которое я испытывала за его смерть, и донести до своих слушателей, что и мне, и Голландии необходимо двигаться дальше, не склонив головы перед террором.

15 января мы наконец-то оказались в Голландии. Я встретилась с Полом в полицейском участке в Драйберге, и вместе мы составили сокращенную версию моего выступления. Ночь я провела на военной вертолетной базе в Сестерберге. Однако меня это больше не беспокоило – мы были почти дома. Сам факт того, что я нахожусь в Голландии, вдохнул в меня новые силы.

Следующий день был воскресеньем, и меня отвезли в дом Леона де Винтера. Я была на седьмом небе от счастья. Там находились и Леон, и его жена Джессика, и Афшин Эллиан, иранский профессор юриспруденции, с которым я впервые познакомилась в Бали, а также Яффе Винк и Крис Рутенфранс из Trouw. Мне безумно хотелось прикоснуться к каждому из них и обнять их всех.

Во вторник утром я вернулась в парламент. Когда я вышла из машины, во дворе перед парламентом меня ждала целая толпа журналистов с камерами. Каждый раз, когда я делала шаг вперед, они все вместе отодвигались назад. Председатель парламента формально приветствовал меня на своем рабочем месте, после чего я оказалась в офисе Йозиаса ван Аартсена, который принял меня очень тепло. Мы отправились на заседание либеральной фракции – обычное заседание, проходившее утром каждого вторника. Когда я вошла в зал, почти каждый из членов фракции поднялся со своего места, чтобы подойти и поцеловать меня. Казалось, что все существовавшие между нами конфликты, вся зависть просто испарились.

Заседание постепенно вылилось в очередное бесконечное обсуждение того, где лучше всего встречаться членам фракции – в зале заседаний парламента или в одном из офисов Либеральной партии. Слушая споры своих коллег по партии, я ощутила себя так, будто вообще никогда и никуда не уезжала. Я извинилась, вышла из зала и провела остаток утра в своем офисе, работая над текстом выступления, делая телефонные звонки и не опасаясь при этом, что кто-то будет меня подслушивать.

В два часа дня я вошла в нижнюю палату парламента. Она была полна репортеров и членов парламента. Все, как один, присутствующие поднялись и зааплодировали мне – даже те, кто никогда не соглашался ни с единым моим словом. Председатель произнес короткую речь, и министр обороны, Хенк Камп, подошел ко мне и пожал мне руку, сказав с искренней теплотой в голосе, что рад видеть меня дома.