– Что вы делаете?

– Хочу выпить кофе, – ответила я, не останавливаясь.

Роберт был профессиональным полицейским, привыкшим защищать других людей, поэтому он последовал за мной. Снаружи отеля не было ни души; стоял жуткий холод.

Я увидела дорожный знак и сказала:

– Так, значит, мы находимся в Меккенхайме, в Германии. Будем следовать знакам и дойдем до центра города.

Роберт шел в нескольких шагах позади меня, разговаривая на ходу с Гендриком; он находился при оружии, но очень нервничал. Я же была спокойна. Воздух был свежим и чистым, и я наслаждалась прогулкой. Однако это было утро воскресенья, и большинство магазинов Меккенхайма было закрыто. Я увидела какой-то бар, заглянула внутрь и спросила: «Кофе?» Ни я, ни Роберт не знали немецкого. Бармен кивнул.

Бармен оказался турком, а бар, в который мы заглянули, – турецкой кофейней. Роберт, казалось, был парализован от шока; признаюсь, я тоже ощущала себя не в своей тарелке. Однако я села и притворилась, что поданный мне кофе самый вкусный и ароматный из всех, что мне когда-либо приходилось пить. В глубине души мне хотелось покинуть бар как можно скорее и оказаться как можно дальше отсюда, но моя гордость не позволила мне поддаться этому импульсу. Я хотела снова взять собственную жизнь в свои руки.

Поэтому я медленно выпила свой кофе и заказала еще чашку. Вскоре кофейня наполнилась турецкими рабочими, и Роберт вновь схватился за телефон: он не собирался принимать этот бой в одиночестве. Но я сказала ему: «Это – невинные люди. У них бизнес, и они не собираются стрелять в своих клиентов».

В конце концов я поднялась, сказала: «Danke!» – и вышла. Отойдя на некоторое расстояние от кофейни, мы оба расхохотались.

Я спросила:

– Ну что, легче?

Роберт кивнул, и тогда я продолжила:

– Мне тоже. Роберт сказал:

– Видите, опасность может подстерегать нас в любом месте.

– Нет, нам же ничего не сделали, просто подали кофе, – ответила я. – Давайте прогуляемся. Я отказываюсь сидеть в этом жутком отеле.

По возвращении меня перевезли в роскошный спа-отель для пожилых людей, хотя я просила совсем не об этом. Мне не нужна была роскошь, но спать в неприятно пахнущем номере я тоже не желала.

Я вернулась в Массачусетс, в тот же ужасный отель под Андо-вером. Я решила отправить сыну Тео подарок на 5 декабря – день, когда Синтерклаас, голландский Санта-Клаус, дарит детям подарки. Спустя две недели пакет вернулся запечатанным. Сын Тео не хотел принимать от меня подарков. Это было настоящим ударом для меня.

Я опять погрузилась в депрессию. Тянулись бесконечные и скучные дни, без единой новости о моей дальнейшей судьбе. Моя охрана запрещала мне покидать отель даже для того, чтобы отправиться в спортивный зал. Я постоянно просила вернуть мне телефон: разговоры с друзьями были моим единственным утешением, единственным способом сохранить рассудок. Однако охранники ввели новое правило: один из них должен был присутствовать при моих телефонных разговорах. Это все более напоминало тюремное заключение. Я замкнулась в себе и основную часть времени проводила в одиночестве в своем номере.

Наконец пришла новость: меня перевозят в Сан-Диего. Я все еще не могла пользоваться университетскими ресурсами, так как по этому поводу не было принято решение. Однако в Сан-Диего было тепло, и Пит вновь вернулся в мою охрану. Он возил меня на пляж и заставлял часами гулять по дюнам. Он также разрешал мне пользоваться его телефоном и при этом отходил на приличное расстояние, чтобы не мешать разговаривать.

Я начала постепенно оживать. Физическая усталость вернула мне здоровый сон – впервые с момента смерти Тео. Накануне Рождества позвонила Нили. Мы договорились о том, что я смогу вернуться в Голландию 10 января.