— А я тупо не верил в архивы.

— Тогда мы квиты.

— В любом случае, нам предстоит начать все заново, — предупредил я. — И впереди уйма работы, правда, на сей раз мы не дадим обвести себя вокруг пальца.

Перейра вернулся из отпуска в понедельник На столе его ожидало подготовленное нами обоснование для возобновления дела, которое отныне было озаглавлено следующим образом: «Тринидад Солер — Ирина Котова». Еще до десяти утра шеф вызвал меня к себе в кабинет.

— А я, признаться, подумал, будто ты затеял всю эту канитель только ради того, чтобы поваляться на пляже, — сказал он, напустив на себя притворную строгость.

— Не знаю, почему вы обо мне такого мнения, — вроде бы я не давал к нему повода. Но в любом случае, примите мои раскаяния в содеянном, господин майор.

Лицо шефа от уха до уха расплылось в улыбке.

— Принято. Теперь проси, чего душа ни пожелает, Вила. Предоставляю тебе полную свободу действий.

— Поговорите с судьей из Паленсии. А я, с вашего разрешения, навещу моего друга в Гвадалахаре и постараюсь расписать ему сложившееся на сегодняшний день положение в самых ярких красках, не упуская ни одной детали.

— Что-нибудь еще?

— Освободите меня и Чаморро от текучки. Сейчас надо бросить все силы на расследование убийства Тринидада Солера и Ирины Котовой.

— Не зарывайся. Ты слишком запал на это дело и потерял профессиональную объективность восприятия.

— Оно само на меня запало, господин майор. И я крепко рассердился, поскольку все время чуял, как меня водят за нос, используя в своих интересах. Вы бы на моем месте тоже рассердились.

— Пожалуй, ты прав. А вот насчет судьи из Гвадалахары, так лучше я его уведомлю о твоем приезде, а то еще, чего доброго, обидится.

И все-таки мой шеф — предусмотрительный человек Подобные мелочи иной раз ускользают от моего внимания, а наметанный глаз Перейры еще никогда не давал осечек Чиновник действительно мог оскорбиться, если вместо командира или офицера ему для переговоров пришлют такую мелочь, как сержант, которого с высоты его величия и в лупу не разглядеть. У кого другого слова бы застряли в горле, только не у Перейры: воображаю, какие небылицы он наплел обо мне судье из Гвадалахары.

Как бы там ни было, посредничество Перейры возымело действие, и его честь дал нам аудиенцию на следующий день после звонка. Он принял нас в кабинете, где, против ожидания, не чувствовалось даже намека на роскошь: небольшая комната была донельзя захламлена папками с делами, судебными решениями, постановлениями; некоторые из них лежали прямо на полу. Такой же плачевный вид имело все здание суда. Пока мы ожидали в приемной, с нами разговорился один из секретарей. По его словам, на общую неразбериху влияли два фактора: тесное помещение и небывалый рост уголовных преступлений в провинции.

— Видите, что у меня тут творится, — сказал судья, когда мы сели. — Поэтому не сочтите за нелюбезность просьбу быть лаконичными и придерживаться фактов.

Я так и сделал. Судья внимал моим пояснениям по поводу вновь открывшихся обстоятельств с тем же сонным и утомленным заботами лицом, с каким осматривал место происшествия в Алькаррии. Однако выслушал меня до конца, после чего тяжело вздохнул и, откинув голову назад, заявил:

— Отличная работа, сержант. Разумеется, мы возобновим расследование. Поговорите с прокурором, пусть он подготовит соответствующие распоряжения.

— Еще одна просьба, Ваша честь. Для совершения некоторых следственных действий нам необходимы санкции, отданные лично вами, — добавил я.