Келли увидел, что на лице мужчины промелькнул оттенок любопытства.

«У меня получилось, – подумал он. – У меня получилось».

– Проходите.

Келли зашел в прихожую и захлопнул за собой дверь. В его голове уже крутились некоторые мысли. Полковник Паркер-Браун сказал Карен, что отец Алана пьяница. Но мистер Коннелли не только был абсолютно трезв, но и ничто в его внешности или поведении не выдавало в нем алкоголика. Келли кое-что знал об алкоголизме.

Коннелли повел его в со вкусом отделанную и хорошо обставленную гостиную. Женщина со светлыми волосами сидела на диване. Келли подумал, что это, наверное, мать Алана. Она была симпатичной, но под глазами у нее темнели круги. И она была почти болезненно бледна. На коленях у женщины сидела девочка лет восьми и крепко обнимала ее. Келли выразил свое глубокое сочувствие и спросил имена родителей Конелли. Мери и Нил.

– Ну, хорошо, мистер Келли, – сказал Нил Коннелли все еще довольно формальным тоном, усаживаясь на диван рядом с женой и жестом приглашая Келли взять один из двух больших легких стульев. – Что же именно вы пришли сказать нам?

И тогда Келли рассказал им все. Все, что случилось в «Дикой собаке», все, что сказал ему Алан, и каким безумно напуганным выглядел тогда их сын. Мери Коннелли абсолютно никак не реагировала. Казалось, она вообще не слышала ни слова из того, что сказал Келли, настолько она была погружена в свое горе. Нил Коннелли выглядел лишь слегка озадаченным.

– Мне хотелось бы знать, не говорил ли вам когда-нибудь ваш сын что-то подобное? – продолжал Келли. – Быть может, для вас эти слова означают нечто большее, чем для меня или для кого-нибудь другого?

– Нет, – сказал Нил Коннелли после небольшой паузы. – Я вообще этого не понимаю. Мой мальчик был очень счастлив в армии. Он был хорошим солдатом. Он любил жизнь. Он не чувствовал себя несчастным. Если что, он бы обязательно нам рассказал. Мы всегда были очень дружной семьей, мистер Келли.

– Доводилось ли вам когда-нибудь слышать о дедовщине в армии, мистер Коннелли? Как вы думаете, мог ли Алан стать жертвой дедовщины?

– Мой мальчик умел постоять за себя.

– Конечно. Просто дело в том, что он выглядел таким напуганным. И мне кажется, важно узнать почему. Глядя на него, никак нельзя было сказать, что он счастлив и доволен жизнью. Вовсе нет.

Нил Коннелли пожал плечами:

– Но он был пьян, не так ли? Мне сказали, что он был очень пьян и не мог собой владеть. Наш Ал не был алкоголиком. Господи боже мой, ему же было всего лишь семнадцать. Я и моя жена, мы старались хорошо воспитать своих детей.

– Я не сомневаюсь в этом, Нил.

– Послушайте, кто вы такой? Из армейского социального обеспечения? К нам уже кто-то заходил из этой службы.

– Я человек, который хочет выяснить, что же на самом деле случилось с вашим сыном, Нил, – перебил его Келли, снова проигнорировав вопрос. Он еще раз оглядел комнату.

Вдоль стены висели семейные фотографии. Портрет Алана в военной форме, с гордостью глядящего из-под стрелкового голубого берета с отличительными красно-белыми перьями, занимал почетное место. Рядом была фотография еще одного молодого человека в такой же форме. Они выглядели как близнецы.

– Еще один брат, я полагаю, – заметил между делом Келли.

Впервые за время их разговора Нил Коннелли улыбнулся слабой улыбкой. Но она осветила все его лицо.