САТИ СПИВАКОВА У меня в гостях культуролог, музыковед, писатель Соломон Волков. Хочется, конечно, добавить, что вы – летописец. Но это, мне кажется, слишком банально, так вас не назвал только ленивый.

СОЛОМОН ВОЛКОВ Почему банально? Мне очень нравится.

С. С. Для себя я бы вас определила скорее: гид. Великий попутчик.

С. В. Ого! Какие слова!

С. С. Да. Гид, который умудряется подчас соединить распавшуюся связь времен.

С. В. Это чрезмерно лестные слова. Но они точно определяют то, чего мне хотелось бы достичь.

С. С. Думаю, что вы этого в жизни достигаете почти всегда. Давайте начнем с краткого биографического экскурса. Ваши родители до войны жили в Риге, но родились вы не там. Верно?

С. В. Да, я родился в далеком Таджикистане. В местечке под названием Ура-Тюбе близ города, тогда называвшегося Ленинабадом, сейчас – Худжандом. Мама уехала туда в эвакуацию, а отец был на фронте. У меня есть снимок, который я иногда вывешиваю в фейсбуке: мама сидит на ослике в этом самом Ура-Тюбе, а я у нее на руках, мне меньше года. Когда мне исполнился год, мы вернулись в Ригу.

С. С. В Риге началось обучение в музыкальной школе. Потом был переезд в Ленинград, где вы учились по классу скрипки.

С. В. Да, вместе с Владимиром Спиваковым. У профессора Шера.

С. С. В Ленинграде вы и остались. Как-то в разговоре с Володей вы объяснили, что остались, потому что там было много красивых девушек. Больше, чем в Москве.

С. В. Да. Я сравнивал, и мне тогда больше нравились ленинградские девушки.

С. С. И улица Росси[107].

С. В. Да. Улица Росси.

С. С. Итак, вы поступили в Ленинградскую консерваторию, потом закончили аспирантуру при ней – все это по классу скрипки. А в какой же момент вы поняли, что ваше оружие – это все-таки пишущая машинка, авторучка и бумага, а не скрипка и смычок?

С. В. Пишущая машинка точно исключается. Я никогда не учился печатать. Все пишу от руки. А конкретный момент помню очень хорошо. Я уже делал интервью с разными выдающимися личностями нашего времени. И вот напечатал в рижской газете интервью с Андреем Андреевичем Вознесенским. Вскоре после этого вышел сборничек Вознесенского, где он это интервью воспроизвел как свой авторский текст, слово в слово. И я понял, что у меня получается – записывать за человеком так, что ему не нужно ничего ни вычеркивать, ни вставлять; он воспринимает то, что я сделал, как собственный текст. Он доволен моей работой. От такого человека, как Вознесенский, это высший комплимент. И я прекрасно помню, как подумал, что играть на скрипке я буду всегда номером два вслед за Владимиром Спиваковым, а в этом деле могу быть номером один.

С. С. Хочется спросить, это комплимент или повод для драки? То есть, по сути, из-за Владимира Спивакова вы перестали играть на скрипке?

С. В. В значительной степени да. Потому что передо мной все время маячила такая глыба.

С. С. Хорошо, ответ принимается. То, что вы делаете с тех пор, это, на мой взгляд, соединение литературы, журналистики, живого общения и непосредственного восприятия события, не важно, произошло ли оно вчера или много лет назад. В этом-то и секрет громадного интереса читателей к вашим интервью. Это дар с большой буквы “Д”.

С. В. Но не “Дар” Набокова.