«Это же очевидно! – с досадой подумал учёный. – Как же это я, решив сложнейшую задачу разжигания «кремниевого пожара» заданных параметров, допустил такую нелепую ошибку?» Впрочем, успокоил он сам себя, не ошибается только тот, кто ничего не делает – ошибаются даже боги. Ничего страшного: расчётное время горения «Поцелуя богини» около трёхсот часов – времени для задействования каунтер-фактора более чем достаточно. По сейсмограммам мы сможем судить, где и как горит Пламя Дракона, а когда рухнет половина североамериканского материка, не заметить такое будет трудно. А прервать энергоподпитку цепной реакции кремния и раскольцевать её – я знаю, как это сделать, и я это сделаю, не покидая окрестностей Токио.
В кабину брызнуло солнце. Самолёт поднялся выше облаков и продолжал набирать высоту. А впереди, между облаками и бездонным голубым небом, летели четыре дирижабля необычной формы, сверкавшие, как слитки металла, – три в группе и один немного поодаль. Экран локатора «фугаки» был девственно чист, а это означало, что странные дирижабли, обнаруженные визуально и на малом расстоянии, оснащены «кобрами», и что эти «кобры» включены.
– Ну, Влади, – «кобра» Уэбстер широко улыбнулся и дружески пихнул Евстигнеева локтём, – ещё кружок, и домой, ага? А там – заслуженный отдых для воздушного солдата: ужин повкуснее, пиво похолоднее и девчонку погорячее. Твоя подружка, небось, давно уже рвёт на себе лифчик от нетерпения, – он хохотнул, демонстрируя ровные белые зубы.
Фрэнки Уэбстер, оператор излучателя № 2 и ученик Владимира Евстигнеева, мыслил категориями незатейливым, и это помогало ему пребывать в благостном настроении всегда и везде, даже когда «небесную акулу» трепал сильный ветер или когда её тело пронизывали хлещущие посылки японских «миязак» (бывало такое). Однако парнем он был неплохим, без дерьма в душе (и неслабым, кстати сказать, ментальным бойцом), и Владимир не одёргивал его, когда Фрэнки (разумеется, наедине) позволял себе некоторую фамильярность (капитану Вэбстеру полагалось обращаться к подполковнику Евстигнееву «сэр», и никак иначе, и не полагалось обсуждать с ним интимные достоинства женщин и вкусовые качества пива). Но – со своим уставом в чужой монастырь, как известно, не лезут, а Фрэнки, несмотря на свою внешнюю простоватость, был далеко не глуп (иначе он и не стал бы «коброй») и не позволял себе ничего лишнего, хорошо зная, что в армии (даже если это «демократичная» US Army) можно, а что нельзя.
– До дому ещё надо долететь, а мы ещё не сделали свою работу, Фрэнк, – за полгода пребывания в США Владимир сносно овладел разговорным английским и вворачивал в свою речь типично американские обороты. – Так что мечтать о девчонках пока рановато, капитан.
– О них надо мечтать всегда, лейтенант-колонел[91], сэр, – как же иначе? О’кей, я буду мечтать о них молча.
Майор Евстигнеев, награждённый за боевые заслуги советскими и американскими орденами и повышенный в звании, был единственным из первой группы прибывших в США «соловьёв-разбойников», всё ещё остававшимся в Америке. Десять его соратников вернулись на родину, а Серёгу Порфирьева похоронили: во время боёв в Орегоне шальной японский снаряд угодил прямо в его излучатель. Погашенный полем, он не взорвался, но кинетической энергии стальной болванки хватило, чтобы порвать пополам тело оператора «Кобры-6»…
Евстигнеев всё ещё оставался в США по личной просьбе президента Трумэна. Дело в том, что у этого русского парня была уникальная энцефалограмма, свидетельствовавшая о его незаурядных ментальных способностях (что подтверждалось и тем, что в учебных боях он справлялся с тремя-четырьмя не самым слабыми «кобрами», вгоняя их в ментальный нокаут). Поразмыслив, советская разведка пришла к выводу, что иметь такого человека в США, в самой гуще событий, связанных с испытаниями и совершенствованием нового и пока ещё малознакомого оружия, совсем нелишне, и просьба Трумэна была удовлетворена. Официально подполковник Евстигнеев числился «мастером-наставником» и выполнял его обязанности, обучая американских операторов и обеспечивая их взаимодействие с новыми группами «соловьёв-разбойников», время от времени прибывавших в Америку для участия в боевых действиях на Тихом океане. А полёт над Скалистыми горами, в котором Владимиру было предложено принять участие, был особым.
Американские учёные тоже умели мыслить нестандартно. «Излучатель – он не только оружие», эта простая мысль пришла в голову не одному Бехтереву. США строили огромный флот дирижаблей (на вооружение поступали новые воздушные корабли типа «Скайшарк»), и учёные ломали голову над увеличением энерговооружённости этих дирижаблей. Появилась идея покрыть всю поверхность дирижабля пластинами солнечных батарей и заменить его пожароопасные бензиновые двигатели электродвигателями. Идея была хорошей – возрастала устойчивость воздушного корабля к воздействию «миязак», для моторов и для излучателей можно было использовать единую энергосистему с перераспределением мощности. Мешало одно «но»: коэффициент полезного действии солнечных батарей был невелик, что сводило на нет все их преимущества. И возникла мысль «помочь» солнечным батареям мыслеполем, чтобы откорректировать процесс генерирования энергии. Для этого понадобился толковый ментальщик – так на борту «скайшарка» появился подполковник Евстигнеев.
Четыре дирижабля кружили в небе шесть часов, и всё это время Владимир усердно «поливал» своим излучателем тройку «подопытных», зримо представляя всё происходящее в их энергоблоках. И, кажется, не зря: по сообщениям со всех трёх «акул», КПД их солнечных батарей возрос почти на порядок. Что и требовалось доказать…
– Сэр, радио с флагмана: «Благодарю за отличную работу. Возвращаемся».
«Ну вот, – подумал Евстигнеев, – дело сделано. Дальше американцы справятся и без меня. А я по возвращении буду просить хотя бы отпуск: хочу домой, к родным березкам…».
…Он ещё не знал, что вернуться домой ему уже не суждено. Ведомство генерала Донована получило приказ любым способом убедить (или заставить) русского лейтенант-колонела Владимира Евстигнеева навсегда остаться в США. Если же все попытки добиться этого окажутся тщетными, тем же приказом разрешалось (и даже предписывалось) принять в отношении «соловья-разбойника» любые меры «для пресечения утечки ценной информации, попадание которой в СССР нежелательно». Самолёты падают и сами по себе, корабли тонут и без помощи противника, а на улицах американских городов, несмотря на военное время и на все усилия полиции, попадаются иногда грабители-убийцы. А с другой стороны, внешней разведке Советского Союза стало известно о повышенном интересе, проявленном янки к Евстигнееву, и куратору «добровольцев-операторов», направляемых в США, было приказано «безжалостно, вплоть до физического уничтожения, пресекать любые колебания отдельных нестойких товарищей, склонных соблазниться буржуазными посулами». Насчёт «отвечаете головой» в приказе сказано не было, но это подразумевалось – другой меры ответственности попросту не существовало. Владимир Евстигнеев попал между двух жерновов, грозивших стереть его в порошок, – когда сталкиваются интересы двух великих держав, судьба и жизнь одного человека, пусть даже незаурядного, становится ничтожно малой величиной…
Пискнул отметчик обнаружителя. Излучатель Уэбстера работал в поисковом режиме – войну никто не отменял, а то, что японцев выбили с североамериканского континента, ещё не означало, что их самолёты зареклись вторгаться в воздушное пространство США.
– Под нами, в облаках, что-то есть, – пробормотал Фрэнки. – Хм, что бы это могло быть? Неужели…
Он не договорил: из облаков крылатым демоном вырвался японский дальний тяжёлый бомбардировщик «фугаки», шестимоторный ужас американских городов.
Случай – это псевдоним Бога, когда он не хочет подписаться своим собственным именем.
«Четыре боевых дирижабля, – подумал Миязака, – восемь излучателей».
«Великий мангуст» холодно и спокойно оценивал ситуацию. Если бы он был полон сил, а не растратился на грандиозный мыслеудар под каменную кожу планеты, воздушная эскадра янки не представляла бы для него особой опасности. Он играючи расправился бы с одним дирижаблем, одолел бы два и выстоял против трёх (и даже четырёх). Но сейчас, когда он ещё не