Но Тамеичи Миязака не стал вдаваться в детали. Генералам они были не нужны – им было достаточно сказанного, и глаза самураев горели от боевого азарта. А микадо – Миязака уловил некую осторожность в словах и жестах Хирохито: император колебался, не решаясь одобрить уничтожение целой страны с десятками миллионов людей, и наверняка ухватился бы за любую возможность отложить принятие такого страшного решения. Самурай не может обмануть своего сюзерена, но самурай может промолчать, если сюзерен не задал ему прямой вопрос, требующий прямого ответа. И Миязака промолчал.
Он молчал несколько минут, давая возможность всем присутствующим проникнуться услышанным, а потом сказал, обращаясь к микадо:
– Мы не можем ждать. Было бы очень большой ошибкой недооценивать русских и американских учёных – вчера они сумели раскрыть секрет «оружия богов», сегодня они его совершенствуют, а завтра они обрушат на Японию ошеломляющий удар. Например, свяжут весь свободный кислород над островами метрополии, и все ваши подданные задохнуться. Или инициируют серию мощных цунами, которые смоют все наши прибрежные города.
– Неужели такое возможно?
– «Оружие богов» всесильно, Ваше Величество, надо только уметь им пользоваться. И гайкокудзины колебаться не будут: они никогда не считали нас людьми. Вспомните газовую атаку нашей столицы и атомную бомбу, сброшенную на город, и вспомните ядерный взрыв в Токийском заливе. Бледнолицые нанесут удар, как только у них появится возможность его нанести – если мы хотим победить, мы должны их опередить. Мы воюем против всего мира, против всей цивилизации белых, и если мы проявим нерешительность, мы проиграем войну. А если Америка будет уничтожена, остальные наши враги сложат оружие и покорно склонят головы перед нашим могуществом. Мы победим – погибнут десятки миллионов людей, но сотни миллионов других людей останутся жить на планете, очищенной от «золотых змей». У нас нет другого выхода, Ваше Величество.
– Да будет так, – с видимым усилием проговорил микадо. – И как вы предполагаете это осуществить?
– С дальнего бомбардировщика «фугаки». Мощности его бортового излучателя хватит для запуска реакции – чтобы зажечь костёр, достаточно одной спички, – а потом Пламя будет поддерживать само себя: об этом я позаботился. И к Скалистым горам полечу я сам.
– Вы сами? – на лицо императора набежала тень, и в голосе его отчётливо слышалось сомнение. – Это неразумно, Миязака-сан: если с вами что-то случится, кто продолжит ваше дело?
– Не сочтите за дерзость, Ваше Величество, но по-другому нельзя. Никто кроме меня не сможет разжечь «кремниевый пожар»: только я один представляю себе весь этот процесс во всей его сложности. И даже если кто-то сможет понять суть этого явления, на осознание которого понадобится много времени, я не уверен, что возможностей его разума хватит для осуществления мною задуманного. Моя жизнь принадлежит вам и империи Ямато, но если мне суждено погибнуть, значит, это воля богов. Моя гибель ничего не изменит – я вручил «Меч Аматерасу» тысячам мангустов, научив их владеть этим мечом, и мои помощники, Синъитиро Томонага и другие, продолжат моё дело. Но вонзить божественный меч в спину Скалистых гор смогу только я: ни у кого другого это не получится.
Император Хирохито молчал, молчали и генералы, ждавшие его слова.
– Да будет так, – повторил микадо.
Тамеичи Миязака открыл глаза. Сделать это удалось с трудом: реальность ускользала, упорно не желая принимать знакомые формы и привычные очертания. И всё-таки разум взял верх, и учёный-самурай
Мерно гудели моторы. Миязака потянулся и выгнулся, проверяя работу мышц (тело слушалось), и краем глаза поймал взгляды бортовых стрелков, смотревших на него с немым благоговением: для них он был небожителем, сверхъестественным существом, сошедшим на землю людей, чтобы вершить их судьбы. Это было уже привычно и… приятно, да.
Золотые змеи перед глазами Тамеичи поблекли и прекратили свои призрачный танец. Дело сделано: незримый клинок мыслеполя пронзил каменную толщу гор, и теперь там, под землёй, разгоралось Пламя Дракона – Миязака
…Операция «Поцелуй богини» шла по плану. Отец «оружия богов» получил лучший самолёт с лучшим экипажем, готовым беспрекословно умереть по первому слову Второго Человека Империи. Предлагалось произвести групповой налёт, но Миязака это предложение отверг. «Меня не увидит ни один радар, – пояснил он, – а случайных встреч я не опасаюсь. Зенитная артиллерия меня не достанет, истребители я собью, от неуклюжих тихоходных дирижаблей уйду. А при групповом налёте есть вероятность, что из-за небольшой ошибки оператора, гасящего излучение американских радиолокаторов, хотя бы одна из машин будет засечена гайкокудзинами. После наших ударов по Нью-Йорку и Чикаго янки постараются не пропустить в глубь страны даже единичный самолёт, зная, что он может сделать, и к точке обнаружения тотчас же ринутся со всех сторон «летающие крылья» с «кобрами» на борту. На их стороне численный перевес – потеряв американский плацдарм, мы потеряли и небо над Калифорнией, – янки подавят и целую армаду наших бомбардировщиков. Моя миссия слишком важна – следует исключить даже малейшие случайности, способные помешать её выполнению».
Весь перелёт от Гавайев до западного побережья Америки Миязака провёл в полусне-полуяви, расслабляясь, медитируя и собирая все свои силы для единственного мыслеудара. «Фугаки» прошёл над Калифорнией незамеченным – создатель «оружия богов» сам сидел за излучателем, – и только над Скалистыми горами возникло небольшое осложнение: облака, закрывшие цель. Тамеичи приказал командиру снизиться. «Я должен видеть» – бросил он коротко. Самолёт снизился с четырнадцати до пяти километров, пробил облачный слой, и внизу открылись лесистые отроги Скалистых гор. Это было красивое зрелище, но красота не волновала «великого мангуста»: он искал, куда
Сознание окончательно прояснилось. Миязака огляделся. Внизу проплывала земля – «фугаки» шёл на высоте пяти километров, его командир ждал приказа учёного. «Набрать прежнюю высоту» – произнёс Тамеичи в ларингофон, и машина пошла вверх. Остекление кабины затянула белёсая тьма: бомбардировщик снова пробивал облачный слой, на этот раз снизу.
Миязака смотрел, как стелятся за бортом белые космы, и к нему пришло понимание: острое, как внезапная боль. Тамеичи вдруг осознал (почему он не понял этого раньше?), что Пламя Дракона