– Я всё расскажу родителям! – мстительно сказала Глина, сжав кулаки, – мой отец повыдергает твои крашеные лохмы, ведьма!

Софья засмеялась, но Глина плюнула ей в лицо. Плевок попал на белый халат. Софья отвесила Глине пощечину, от которой та свалилась со стула. Из соседней комнаты вышли две толстые санитарки, они втащили Глину в процедурную комнату, где обычно пчёлкам давали порцию мёда. У Глины не было сил сопротивляться, но она все равно норовила лягнуть ногой хотя бы одну из этих жирных тёток. Стоявший у стола Валентин Прокофьевич качал головой и вытирал платком вспотевший лоб. Глину повалили на кушетку лицом вниз, обе руки больно вывернули за спину.

–Если бы ты не сопротивлялась, Галя, было бы лучше, – сказал Валентин Прокофьевич с сожалением. Глина почувствовала укол и провалилась в тяжелый сон.

***

Таиса Перевезева забрала Глину не из «Божьей пчелы», а из приюта на Комсомольской. Светлана Сергеевна сказала обеспокоенной матери, что Глина сбежала из клиники, и ее еле нашли на одном из московских вокзалов. При таких нарушениях воспитанницу не могли принять обратно в лицей, потому и поместили в ближайший приют. Напуганная строгостью Светланы Сергеевны Таиса мельком пробежала табель оценок Глины – сплошные двойки с редкими тройками по рисованию и русскому языку, характеристика была и того хуже. Директор лицея Пасечник Виктор Иванович писал, что Галя Переверзева склонна к бродяжничеству, употреблению спиртного, она портила мебель и другое имущество лицея, била воспитанников, воровала у преподавателей ценные вещи. Таиса смотрела на дочь и не узнавала в ней свою спокойную и тихую шестиклассницу, которую однажды отвезла в «Божью пчелу». Таиса верила и не верила написанному Пасечником. Конечно, подростки – народ не простой, но почему Глина так сильно изменилась? Все попытки поговорить с Глиной заканчивались безуспешно: дочка смотрела затравленным зверьком на мать и даже не давала себя обнять.

В поезде «Москва-Воронеж» Таиса листала красочный альбом с фотографиями Маринки и перечитывала благодарственное письмо попечительского совета «Божьей пчелы». Радуясь тому, что хотя бы старшая дочь не доставляет хлопот семье, Таиса ехала с Глиной в дневном поезде Москва-Воронеж. Она надеялась, что в родных стенах Глина станет прежней.

Глина смотрела в окно на мелькающие лесные посадки. Занесенные снегом обочины дороги говорили о том, что зима еще не скоро сдаст свои позиции. Здесь было гораздо севернее, и Глина любовалась на серебристые верхушки тополей, росших глубоко в овраге, на кружевную цепочку кустарника возле сельских переездов. На заснеженных полустанках толпились люди в пуховиках и шапках, но поезд мчался мимо, на его пути было только три коротких остановки. Глина думала о том, что ее отец рассердится и станет кричать: «Ты хуже Маринки, как тебе не стыдно! Воровка, хулиганка!» Она не сомневалась, что и мать, и отец поверят в писанину Пасечника. За эти полгода Глина убедилась, что большинство людей готовы поверить в самую чудовищную ложь, если она укладывалась в их мировоззрение. Она совсем не рассчитывала на то, что родители поверят ее рассказам о странной секте, из которой ей довелось чудом вырваться.

Отец встретил Переверзевых на вокзале. Сутулый и исхудавший Алексей Семёнович был не похож сам на себя, и Глина догадалась, что его съедает болезнь. Она сильно пожалела о том, что Валентин Прокофьевич забрал ее прозрачные бусины, они пригодились бы теперь лечить отца. Переверзев порывисто обнял дочь, и Таиса вдруг осознала, что ее младшая дочь – вылитый отец. Оба худые, с рябинками после ветряной оспы на лице, с крупными чертами лица и неопределенного цвета волосами, с болезненной бледностью кожи.

«Одну как-нибудь прокормишь», – неожиданно сказал на пороге квартиры промолчавший весь путь домой Алексей Семёнович. Таиса угодливо кивнула. Она привыкла к вечному недовольству мужа, привыкла лишний раз не попадаться ему на глаза, когда он злился. Полученных от «Божьей пчелы» денег ему на операцию хватило, но буквально вчера онколог огорошил неприятным прогнозом, и теперь Переверзева ничего не интересовало, кроме его болезни. Удивительно, что он обнял дочь на вокзале, словно действительно ждал ее приезда. Войдя в квартиру, он сразу прошел в большую комнату и затворил за собой дверь, подчеркивая свое нежелание общаться.

На Глину навалилась тяжелая тоска, хотя девочке надо было радоваться тому, что ее не наказали за отчисление из «Божьей пчелы». Глина не полюбила квартиры на Пионерской. Они переселились туда, как только работникам комбината построили дом, и успели прожить только три года до отъезда в Москву. Совсем рядом с высотным домом было расположено старое еврейское кладбище. И хотя здесь уже давно не хоронили, в окно виднелись покосившиеся некрашеные ограды, треснувшие памятники и бурьян в рост человека. Глине и Таисе не нравилось «жить с видом на Холокост» по меткой злой шутке приятеля семьи, но делать было нечего, Переверзевы, как могли, так и обустраивали уют. Дочерям отдали маленькую, но светлую комнату. В ней соорудили двухъярусную кровать, чтобы сестрам больше не пришлось делить узкий диван и одеяло, которое с вечера утаскивала младшая Глина, а под утро отбирала старшая Марина. В большой комнате Алексей и Таисия отгородили себе книжной полкой угол, и поставили там диван, устроив родительскую спальню. Оставшуюся часть комнаты отвели под «зал». Как-никак Алексей Семенович был инженером и хотел все устроить «чин по чину».

Теперь маленькая комната была совсем пустой. Родители даже скатали и убрали куда-то матрасы с двухъярусной кровати, опустошили шкаф с одеждой. Глина села на свой стульчик и обвела глазами комнату. Здесь ей было так же плохо, как и в приюте на Комсомольской. «Делать нечего, надо как-то жить», – подумала она и стала со вздохом разбирать рюкзак с вещами.

***

– Двойки почему в конце четверти? – устало спросил отец. Под его глазами были темные круги, язык заплетался, а самого Перевезева шатало. От него пахло спиртным.

– Потому что я в «Божьей пчеле» не училась, у нас там не было уроков. Я за полгода не могу программу пройти, – дерзко ответила ему Глина.

– Если бы, дрянь такая, не бродяжничала, да старших слушала, – начал отец, но Глина его перебила.

– Это всё враньё! Все, что директор написал – враньё! Это никакая не клиника и не лицей! Это самая настоящая ведьминская секта. Дети там делают какие-то волшебные таблетки, а Пасечник подмешивает их в мёд. А мёд он продает за большие деньги всяким богачам!

– Ах ты, дрянь бессовестная, – взвился отец, вытаскивая ремень из брюк. Ставшие ему широкими брюки чуть не спустились до колен. Проворная Глина выскочила из комнаты и юркнула в ванную, закрывшись изнутри на щеколду и приставив для верности швабру, – выходи, хуже будет!

Глина прекрасно знала, что хуже не будет. Отец покричит-побушует да и устанет, тогда она выйдет и прошмыгнет обратно к себе, учить ненавистную геометрию, в которой она ни бельмеса не понимает.

Глина просидела в ванной до прихода матери с работы, словно та могла вступиться за нее. Отец путано, перемежая речь матерком, который не был принят в семье Переверзевых, пожаловался Таисе на дочь, которая совсем от рук отбилась.

Таиса пошла на кухню, загремели кастрюли, зашипел кран, из которого выходил воздух. В микрорайоне воду давали только после восемнадцати часов. Глина слышала через стенку ванной, что Таиса рассказывает, что ее вызывали в школу. Классная руководительница обеспокоена поведением Глины.