Игнатьев тогда оказался единственным человеком, который знал реальное положение дел в китайской столице. Более того, он был единственным, кто имел карту Пекина. Английские и французские генералы долго выпрашивали у него этот документ – Игнатьев согласился сделать копию карты, при условии, что европейцы не будут штурмовать и поджигать город. Руководителей англо-французской «экспедиции» дипломат Игнатьев пугал тем, что после сожжения Пекина им будет просто не с кем заключать выгодный мир.

«Они превратились в шайку грабителей…»

Англичане и французы ограничились тем, что в отместку за убийство переговорщиков разграбили и сожгли дворец Юань-мин-юань, летнюю резиденцию китайских императоров, где много веков собирались ценнейшие сокровища Поднебесной. Дворец был настолько роскошен, что вмиг вся небольшая англо-французская армия обогатилась. Как вспоминал один из сотрудников русского посла: «Европейское начальство не только не удерживало войска от грабежа, но, напротив, весьма усердно помогали им в этом. После, все с завистью указывали на одного французского офицера, который успел захватить разных вещей на 600 тыс. франков…»

Одна из башен-павильонов дворца Юань-мин-юань, летней резиденции маньчжурских императоров под Пекином. Фото сделано Феликсом Беато в октябре 1860 года накануне разрушения дворца англо-французскими войсками.

Посол Игнатьев в те часы тоже интересовался дворцом, но не его уникальными богатствами, а хранившимися там дипломатическими архивами. Пользуясь хорошим знакомством с французскими офицерами, он вынес из горящего дворца большую часть секретной переписки маньчжурского правительства с Россией, включая оригиналы межгосударственных соглашений. По поводу поведения англичан и французов русский посол тогда высказался кратко: «Они превратились в шайку грабителей…»

Со спасёнными документами Игнатьев поспешил в беззащитный Пекин. Русского посла, полгода назад вынужденного по сути тайно бежать из китайской столицы, на этот раз беспрепятственно пропустили через городские ворота. Во дворе Русской духовной миссии Игнатьева уже ждали высшие чиновники маньчжурского императора, чтобы просить русского посла спасти Пекин от ужасов войны и стать посредником в переговорах с англичанами и французами.

Вместо бежавшего императора главным в столице Китая оставался его младший брат, «князь императорской крови», которого посол Игнатьев именовал на европейский манер – «принц Гун». Принцу, в соответствии с его высоким званием, полагался целый набор особых отличий – «пурпурный шарик и трёхочковое павлинье перо на головной убор». Русских очевидцев, однако, поражали не павлиньи перья, а длинные острые ногти маньчжурского аристократа.

28-летний «принц» Гун был ровесником молодого посла и они, не смотря на все «китайские церемонии», быстро нашли общий язык. Брат китайского императора очень боялся, что в отместку за убийство парламентёров, европейцы казнят или арестуют его. Игнатьев гарантировал принцу личную неприкосновенность. Естественно – в обмен на официальную просьбу о помощи и согласие провести границу южнее Амура в соответствии с русскими пожеланиями…

Принц Гун. Фотография XIX века, хорошо видны характерные для маньчжурских чиновников и аристократов длинные ногти…

«Принц» Гун принял все условия нашего посла, и через несколько дней прямо в здании Русской духовной миссии начались мирные переговоры англичан, французов и китайцев. Демонстрируя официальный нейтралитет, Николай Игнатьев в отведённой для переговоров комнате не появлялся. Но все стороны постоянно обращались к нему за советами. Одним словом, молодой русский посол, не имея ни армии, ни даже устойчивой связи с собственным правительством, оказался тогда в Пекине самым влиятельным и востребованным человеком.

Население китайской столицы в те дни воспринимало его как защитника от англо-французских войск, почтительно именуя «И-дажень» – «большой человек И». Принц Гун благодарил «большого человека» за содействие, а европейские послы – «за советы». Европейцам Игнатьев советовал поскорее заключить не слишком унизительный для Китая мир, чтобы не стать жертвами партизанской войны посреди многомиллионного населения. При том сам Игнатьев знал, что простые китайцы не очень-то рвутся защищать маньчжурского императора. «Для нас всё равно кто будет править в Пекине, лишь бы не обирали и не обижали более прежнего…» – запомнил русский посол разговор с бедным крестьянином в одной из деревушек близ китайской столицы.

«Договорчик мой…»

Пока принц Гун и европейцы договаривались о мире, Игнатьев приготовил свой текст договора о русско-китайской границе. Своё дипломатическое творение в личных разговорах и письмах молодой посол хулигански именовал «договорчиком». Его текст, переведённый на китайский и маньчжурский языки, чиновники империи Цин, являясь на итоговые переговоры к русскому послу, торжественно несли в большой шкатулке над головами.

Благодарный за спасение своей жизни, сохранение в целости Пекина и всей маньчжурской династии, принц Гун уже не мог отказать русскому послу. В четыре часа пополудни 2 ноября (14 ноября по новому стилю) 1860 года во дворе Русской духовной миссии состоялась торжественная церемония подписания нового русско-китайского договора. Отныне Китай не только подтверждал передачу России земель к северу от Амура, но и в первой же статье нового договора признавал русскими владениями все земли «от устья реки Усури до озера Хинкай, а отсюда по горам до реки Ту-мынь-дзян». Хинкай – это старое наименование озера Ханка, а «Ту-мынь-дзян» это река Туманган или Туманная, ныне пограничная между РФ, КНР и КНДР.

Собственно, та красная черта, которую провёл на карте вдоль реки Уссури посол Николай Игнатьев 157 лет назад, и является современной границей России на юге Дальнего Востока. Тогда же, вечером после подписания договора в Пекине, молодой русский посол в личном письме к отцу, не скрывая радости и гордости, но не без мальчишеского кокетства сообщал: «Договорчик мой не соответствует вполне моим ожиданиям, но смело могу сказать, что он лучший и наивыгоднейший из всех заключённых нами до сего времени с Китаем».

В историю «договорчик» Игнатьева войдёт как Пекинский трактат. В России тогда даже не ждали такого успеха. Всеобщее изумление лучше всех выразил губернатор Муравьёв-Амурский в послании к министру Горчакову: «Все сомнения рассеяны, теперь мы законно обладаем и прекрасным Уссурийским краем, и южными портами… Всё это без пролития русской крови, одним уменьем, настойчивостью и самопожертвованием нашего посланника, а дружба с Китаем не только не нарушена, но скреплена более прежнего. Игнатьев превзошёл все наши ожидания…»

Торжественный въезд английских дипломатов в побеждённый Пекин в октябре 1860 года. Европейский рисунок XIX века. Посол Игнатьев въезжал скромнее, но результатов добился больших.

Сам Николай Игнатьев спустя месяц после подписания исторического договора покинул Китай, в котором провёл почти два года. На прощальной встрече с «князем императорской крови» Гуном молодой русский посол шутил, что уезжает из Китая потому что ему пора жениться в Петербурге на какой-нибудь княгине.

Игнатьев, действительно, вскоре женится на юной княжне Екатерине Голицыной, правнучке знаменитого фельдмаршала Кутузова и признанной петербургской красавице. Готовясь к свадьбе, счастливый жених между делом напишет для царя подробную «записку» – «о безотлагательном принятии мер по населению Приморья преимущественно славянами…» В «записке» Игнатьев посоветует раздать приезжающим крестьянам землю и налоговые льготы, став, тем самым, одним из первых инициаторов заселения Приморского края.