Книги
Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 1
Как ни старались при свёртывании палаток действовать аккуратно, всё-таки у многих из них основательно попортили края стен. Во время вырубки изо льда доставалось не только льду, но и брезенту, края некоторых палаток превратились в бахрому. Но это было полбеды; самая большая беда, которой никто не ожидал, оказалась в том, что если замороженные, обледенелые палатки, скатанные в огромные тюки и пролежавшие в таком виде при морозе ниже 25 градусов сутки, и удавалось развернуть, то поднять их на шесты и поставить было делом совершенно непосильным для нынешнего состояния медсанбатовцев. После нескольких изнурительных и совершенно бесплодных попыток поставить сортировочную и операционную Борис чуть не со слезами пришёл в землянку к Перову и начсандиву (они заняли благоустроенную землянку бывшего начштаба) и доложил о невозможности развернуться для приёма раненых к указанному генералом Верховским сроку.
Вызвали Прохорова и вместе с ним нашли выход. На складе батальона имелось три палатки ДПМ и две ППМ, не бывших в употреблении, решили поставить их. Одну использовать как сортировку, другую — как операционно-перевязочную, а в третьей начать поочерёдное оттаивание и сушку замёрзших палаток, привезённых с прежнего места дислокации. Усилиями всего персонала батальона новые палатки поставили, и к вечеру они были развёрнуты так, что могли принять первых раненых. Временно решили половину сортировочной палатки использовать как госпитально-эвакуационную. После этого Емельянов уехал в штаб дивизии, чтобы доложить комдиву и начальнику сануправления фронта о развёртывании медсанбата. Теперь дивизия временно подчинялась непосредственно штабу фронта, Невская оперативная группировка была расформирована.
Работа по приведению старых палаток в работоспособное состояние отняла порядочно времени и сил, последних у людей батальона и так оставалось очень мало, и они таяли с каждым днём. В выделенной для сушки палатке установили две огромные печи, сделанные собственными умельцами из пустых бочек от бензина. Печи эти создавали в палатке очень высокую температуру, и сам процесс сушки подвигался быстро, но они пожирали огромное количество дров. А ведь надо учесть, что рубить дрова вблизи расположения батальона было нельзя, приходилось уходить за километр и дальше и потом тащить на себе тяжёлые сырые берёзовые чурки. Рубили, конечно, берёзу, она давала больше жара. Оттаять и высушить предстояло 16 палаток, в том числе шесть ДПМ. Больше, чем одну палатку за сутки, сушить не удавалось.
Как ни тяжела была эта работа, но и с ней батальон в конце концов справился. Вскоре развернули вторую операционную из палатки ППМ. Операционный блок решили составить из трёх палаток: одной ДПМ и двух ППМ. Так сделали впервые, и это оказалось очень удобным.
Операционный блок имел следующий вид:
Поставили ещё две палатки ДПМ для эвакуационного и госпитального взводов и пока этим решили ограничиться. Остальные палатки после просушки и простейшего ремонта свернули и уложили на склад.
На месте расположения штаба, которое занял медсанбат, имелось много небольших и три больших землянки. Но, к сожалению, выезжая, работники штаба не очень-то заботились о сохранности оставляемого ими жилья и при выламывании печей, окон и топчанов многие землянки так разрушили, что использовать их оказалось невозможно. Пришлось ограничиться поправкой лишь части из них, но, конечно, это было значительно легче и практичнее, чем рыть новые или развёртывать высушенные палатки.
Отремонтировали две большие землянки, в которых раньше размещались бойцы охраны штаба. В одну из них поместили всех санитаров и выздоравливающих, в другую — младших медсестёр. В землянки меньшего размера поселили старших медсестёр и женщин-врачей. Мужчины-врачи отремонтировали одну, побольше — для себя, маленькую землянку приспособили под аптеку, другую — под штаб и третью — под электростанцию. Все три кухни (работала только одна из них) поставили под навес, где раньше стояли легковые штабные машины. Продуктов было так мало, что для их приготовления вполне хватало одной полевой кухни. Постоянно работал тут же стоявший кипятильник: кипятка и кипячёной воды батальон использовал много.
Сразу обнаружился один из серьёзных недостатков этого места дислокации: около него не было водного источника — ни речушки, ни ручья. Недалеко, в одном из разрушенных дворов селения Малые Манушки находился колодец, водой которого пользовался второй эшелон штаба. С наступлением холодов воды в этом колодце становилось всё меньше, да и потребность в ней у батальона была значительнее, чем у штаба дивизии. Пришлось воду возить из Больших Манушек (километра за два), где колодцев сохранилось больше. Никаких цистерн для перевозки воды в медсанбате, конечно, не было, в бочках из-под горючего воду возить было нельзя, бензин отравлял её. Пришлось опять изобретать. Взяли один из новых брезентовых полов от палатки ППМ, постелили его в полуторатонную машину так, что края свешивались через борта, воду наливали в этот импровизированный чан. Сверху клали несколько толстых досок, они плавали по поверхности и не давали воде при перевозке сильно расплёскиваться. Инициатором этого изобретения был один из уже известных нам санитаров, Аристархов. Привезённую воду сливали в пустые полевые кухни, кастрюли и собранные в посёлке кадушки.
Первое время брезент иногда соскальзывал при движении, и часть перевозимой воды проливалась, но затем он замёрз, под давлением воды принял форму кузова и образовал настоящий брезентовый резервуар. Он и выручал медсанбат.
Кстати сказать, в это время от Больших Манушек также, как и от Малых, фактически остались только названия. Все дома и сараи в них или были разрушены артиллерийским огнём, или сгорели, или были растащены на строительство землянок и блиндажей. Само собой разумеется, что жители из этих посёлков эвакуировались ещё в начале осени. Из всех построек уцелело только несколько бань, и командир медсанбата Перов сумел в одной из них организовать помывку личного состава почти сразу же после передислокации. Необходимость в такой помывке была огромной: до этого медсанбат ходил в баню в начале сентября в Авволове, а на дворе уже стоял декабрь.
Да, начался уже декабрь 1941 года, а по поступавшим в батальон, к сожалению, нерегулярно, газетам — «Правде» и «Ленинградской Правде» можно было судить, что положение на фронтах Великой Отечественной войны, как недавно её стали называть, не улучшается, а продолжает ухудшаться. Правда, Ленинград всё ещё держался, и враг, остановленный почти у самых окраин города, дальше пока продвинуться не смог. Но ещё в сентябре фашисты захватили Киев, в октябре пала Одесса. В тяжёлом положении находился блокированный врагами Севастополь. А 8 ноября фашисты прорвали оборону юго-восточнее Ленинграда и захватили город и железнодорожный узел Тихвин.
Доклад товарища Сталина на торжественном заседании, посвящённом 24-й годовщине Великой Октябрьской революции, и в особенности его речь на традиционном московском параде, который, несмотря ни на что, 7 ноября 1941 года состоялся на Красной площади столицы, заставили воспрянуть духом всех, даже самых завзятых пессимистов медсанбата. Все говорили:
— Раз в Москве проводят парад в торжественные дни, и фашисты не в силах этому помешать, значит, наше дело не так уж плохо, и мы ещё в состоянии противостоять могущественному противнику даже и без какой-либо помощи извне.
Ведь до сих пор не была ясна окончательная позиция Англии и США, и многие из «политиков» медсанбата склонны были думать, что эти страны могут заключить с Гитлером мир и, если не встать на его сторону, то, во всяком случае, сохранить такой же нейтралитет, какой они сохраняли при фашистском перевороте в Испании или при захвате фашистами Чехословакии и Польши.
Во время передислокации всем было не до печатного слова, но вот когда переехали, немного разобрались, и, увидев последние, десятидневной давности, номера газет, пришли в ужас. Оказывается, 16 ноября 1941 года фашисты начали новое наступление на Москву и, сумев преодолеть сопротивление частей Красной армии, оборонявших город, подошли в некоторых местах чуть ли не к окраинам столицы. Они захватили Наро-Фоминск, Малоярославец, Клин, Яхрому, велись бои на окраине Дмитрова. Таким образом, немцы заняли даже часть канала Москва — Волга. Все поняли, что положение здесь создалось катастрофическое, и со страхом ждали, что может произойти самое страшное — немцы возьмут Москву.
Люди прекрасно сознавали, что страна наша огромна, что даже после падения Москвы в распоряжении советского правительства и Красной армии останутся ещё достаточные просторы для больших оперативных действий, и этому уже были исторические примеры, ведь Наполеон, взяв Москву, всё же с позором был изгнан из пределов России. Но тем не менее всем казалось, что взятие фашистами столицы нанесёт огромный ущерб делу обороны страны. В беседах друг с другом санбатовцы говорили только об одном: чтобы Красная армия сумела удержать врага и не пустить его в Москву. Они были очень рады тому, что любимый вождь, Верховный главнокомандующий И. В. Сталин и его ближайшие соратники находятся в Москве и, следовательно, верят в то, что фашисты там не появятся.
Как раз в это время Борис прочитал в одной из центральных газет от 11 или 12 ноября постановление ЦК ВКП(б) об укреплении Красной армии коммунистами. Ему мучительно захотелось вновь быть коммунистом, и стало невыразимо стыдно, что в этот тяжелейший для Родины и партии час он вне её рядов. Кстати, большинство личного состава батальона, многие из работников штаба, дивизии, политотдела и врачей полков, зная Алёшкина, его отношение к службе, его самоотверженную работу во время отступления на Карельском перешейке, его бодрое, энергичное поведение в текущем моменте, когда у многих врачей медсанбата от тяжёлых вестей с фронтов, от страшного и всё более усиливающегося изнурительного голода буквально опускались руки, считали его большевиком и часто обращались к нему за разъяснением тех или иных вопросов, как к человеку партийному. Тогда он чувствовал себя таким же коммунистом, каким был в то время, когда партийный билет лежал у него в кармане, но формально членом партии он всё-таки не был. И Борис решился.
После ранения и выбытия из медсанбата Пальченко, временно секретарём ячейки стал техник-интендант Прохоров. Всего в батальоне на 1 декабря 1941 года осталось четыре коммуниста: упомянутый нами Прохоров, начштаба Скуратов, старшая операционная медсестра медроты Наумова и шофёр Ряховский. Работа партячейки была малозаметной, все коммунисты, загруженные своей повседневной деятельностью и истощённые голодом, почти не вели никакой агитационной работы. Кроме того, они не имели никакого руководства от политотдела дивизии, следовательно, их влияние на рядовой и командный состав медсанбата почти не чувствовалось.
Необходимо помнить, что с начала ноября, когда из батальона отозвали и направили в строевую часть политрука Клименко, политического руководителя в санбате не стало вообще, а партийная организация нуждалась в укреплении, и Алёшкин, считая себя способным помочь этому делу, обратился к Прохорову с устным заявлением о приёме его в кандидаты ВКП(б).