Дежурить было скучно. Все приготовления оказались закончены, лейтенант Сапунов ушёл, и Алёшкин сидел на каком-то обрубке дерева около входа в дом. Затягиваясь «Казбеком», которым он сумел запастись на вокзале в Софрине, он задумался. До этого таких дорогих папирос ему курить не приходилось, ведь все последние годы с деньгами было туго, и он курил самые дешёвые папиросы «Норд», а часто даже резаный табак, продаваемый кабардинцами. Такую роскошь, как «Казбек», он мог себе позволить, только получив деньги здесь, в армии. Невольно его мысли перенеслись в Александровку: «Как-то они там? Получила ли Катя переведённые ей деньги, здоровы ли…» В этот момент его внимание привлёк небольшой столбик пыли, поднимавшийся от быстро мчавшейся по шоссе машины.

— Наверно, начсандив, — сказал Борис сидевшим с ним санитарам.

— Нет, — спокойно ответил Аристархов, — начсандив на полуторке не поедет, у него «Эмка» есть.

Он был прав, это действительно была полуторка, которая в этот момент уже поравнялась со зданием совхоза и резко затормозила. Из кабины выскочил знакомый Алёшкину, ехавший с ним из Нальчика, врач Иванцов. Увидев белый халат Бориса, он подбежал к нему и, явно не узнавая его, взволнованно спросил:

— Здесь, что ли, медпункт?

— Здесь, — ответил Алёшкин, — а что случилось?

— Да вот у меня один чудак каким-то образом себе ногу прострелил. Рана, кажется, пустяковая, кость не задета, а кровь так и не останавливается. Уже жгут пришлось наложить.

По тону, по виду Иванцова можно было понять, как он взволнован и напуган. Лицо его было бледным, руки дрожали, и немудрено, ведь это был его первый раненый. До сих пор Иванцов работал в поликлинике какого-то районного села участковым терапевтом, о раненых только слышал на уроках военно-полевой хирургии в институте.

— Так, значит, вы его примете? Вот хорошо-то! А я боялся, что в Ленинград везти придётся.

Иванцов подбежал к полуторке, и через несколько минут санитары, ехавшие в кузове его машины, внесли на носилках бледного чернявого парнишку, испуганно озиравшегося по сторонам. Правая штанина его была разорванной в нескольких местах и мокрой от крови. В средней трети бедра виднелась промокшая повязка из индивидуального пакета, а выше неё поверх штанов — жгут. Было видно, что жгут наложен неумело и слабо, это сразу же заметил санитар Кузьмин. Он, как бывший санинструктор, хорошо знал правила остановки кровотечения и, подойдя к раненому, свободно подсунув под жгут палец, рассердился:

— Разве так жгут кладут?!! Эх, вы!

Врач Иванцов и санитары, принесшие раненого, смутились, а тот стал озираться ещё более испуганно. Алёшкин в это время уже мыл руки в растворе нашатырного спирта, приготовленном Шуйской.

— Отставить разговоры! Кузьмин, снимайте сапоги с раненого. Аристархов, помогите ему уложить пострадавшего на стол, а вы, товарищ Иванцов, можете ехать. Мы теперь справимся без вас.

— А как же… — начал было нерешительно Иванцов.

— Да вот так же. Доложите, что сдали раненого в медсанбат. До свидания, — отрезал Борис, заканчивая мыть руки.

Иванцов со своими санитарами вышел, а к медпункту уже бежали любопытные: врачи, медсёстры и даже санитары. Узнав от Иванцова, что он привёз раненого, и хирург Алёшкин сейчас его обрабатывает, все бросились в медпункт. Одними из первых вошли командир роты Сангородский и командир операционно-перевязочного взвода Симоняк. Вскоре в маленькой комнатке медпункта собралось любопытных человек десять. Вдвое больше столпилось на улице у входа, что и понятно: это был первый раненый, увиденный ими, но присутствие их мешало, в комнате стало тесно и душно. Борис обратился ко Льву Давыдовичу:

— Товарищ командир медроты, на медпункт доставлен раненый боец, оказываем ему необходимую медпомощь. Прошу дать указание всем лишним из помещения выйти.

Сангородский сообразил справедливость просьбы и где приказом, где уговором, а где и просто лёгким подталкиванием, выпроводил из комнаты всех и закрыл дверь. Остались только он сам и врач Симоняк. Хотя Борису очень не хотелось работать в присутствии таких опытных, как он считал, врачей, ведь это походило на экзамен, тут уж он поделать ничего не мог.

А для него и для его помощников это действительно был экзамен. На кафедре неотложной хирургии в Краснодаре, во время усовершенствования в Москве он имел дело с разными травмами, огнестрельное же ранение ему встретилось только однажды в Александровке, и мы знаем, как трагически оно закончилось. «Как-то я справлюсь с делом сейчас? Может быть, получить поддержку и помощь от этих двух более старших товарищей?» Но ни Сангородский, ни Симоняк халатов не надевали и помогать, видимо, не собирались. Все эти мысли промелькнули в его мозгу с быстротой молнии. Усилием воли он отбросил их и сосредоточил всё внимание на больном. Медсестра Рая нерешительно и боязливо начала разрезать ножницами штанину, чтобы обнажить ногу раненому, и сняла болтавшийся жгут. Она вопросительно посмотрела на Бориса.

— Рая, снимайте повязку.