— Она не в больнице. Она дома, — выдыхает отец. — Сейчас у Прохора Зубова. Ее нашел племянник Зубова в лесу. Такая у них версия. Но я разбираюсь. Может Зубов продался кому и навел на тебя чьих-то шакалов. Пока свидетели молчат и не колются, на кого работают Но их разговорят.
— Зубов? Какой Зубов? — меня обжигает страшная догадка. Сердце колит иголочка боли. Тонкий трикотаж джемпера трещит под пальцами. Отец отводит взгляд: — Тот самый Зубов?
— Тот самый. Макс, зря я тебе сказал. Дело давнее. Он свое уже получил, — начинает свою песню отец: — Не нервничай так или придется тебя оставить в больнице насильно и привязать к кровати.
Я невесело усмехаюсь, представляя себе угрозу в действии. Отшвыриваю в сторону испорченный свитер и натягиваю кожанку поверх футболки. Глаза предательски щипает, как тогда, в детстве, когда узнал правду. Закусываю губу, чтобы реально не расклеиться.
Это же стыда не оберешься потом. Судьба та еще шутница, мать ее… Или Зубов все подстроил? Я не верю в совпадения. Отец тоже, чтобы ни говорил.
— Вычислили где это?
— Вычислили. Под Тулой коттеджный поселок. Пятнадцать километров от города. Дом под нашим наблюдением.
— Да уж, далековато забрался. Я еду к Зубову прямо сейчас, — направляюсь мимо отца в сторону двери. — Я возьму «гелик» охраны. Предупреди своих.
— Макс, подожди, мы едем. Одного я тебя не пущу, — заявляет отец, выходя следом. — Не пори горячку, сын.
Ладно. Спорить сейчас с ним себе дороже. Может и лучше всем вместе. Один я уже наворотил, а там кто знает, чем этот Зубов сейчас дышит. Оставили в живых на свою голову.
Коридор больницы кажется бесконечным. Здесь специфический запах еще сильнее. Он точно въелся за столько лет в стены и мебель. На меня в черной куртке и без халата оглядываются. Мы быстро спускаемся лестницей — не хочу и не могу ждать лифт. В голове всплывают картинки прошлого, вытесняя страх за Машу. Мама… Мама пока еще была жива… веселая и счастливая… Мама в больнице, признающаяся, что она мне не родная…
Едва дверь больницы захлопывается за спиной, как меня оглушает. После жары резко похолодало. Сильный ветер срывает белые соцветия, гнет стволы тонких рябин, растущих под окнами больничных палат. Бросаю последний взгляд на серое здание в пять этажей. Порывы ветра треплют волосы и рвут полы не застегнутой куртки, парусом надувая ее на спине. Я ищу глазами машину отца и «гелендваген» охраны. Без охраны Шалые теперь никуда. И я, похоже, тоже. Придется терпеть «хвост». Выводы из своих ошибок я делать умею.
— Не спросишь про свой «Порше»? — отец идет вперед, показывая дорогу.
— Что с ним? — равнодушно бросаю вопрос.
Я только вспоминаю про свою когда-то любимую машину, попавшую в аварию, едва не угробившую меня и мою девушку.
— Ее приведут в порядок, не беспокойся об этом, — уверяет отец, снова отвлекаясь на телефонный разговор.
— Я и не беспокоюсь, — огрызаюсь, зная, что он меня не слышит, увлеченный разговором. — Я ее продам. Но это потом.
На стоянке новенький «бентли» охраняет пара отцовских псов в черном. Один подходит к нему с докладом. Здороваюсь с водителем и быстро ныряю на заднее сидение, отец садится рядом не спеша, полный достоинства. Вальяжно откидывается на спинку. Негромко приказывает водиле, называя какой-то местный адрес. Замечаю дорогие и стильные шмотки на нем… даже очки и те в тему.
Он же никогда особо не заморачивался с одеждой, не прислушивался к стилистам. Кроме особо важных моментов. И когда это он стал таким… Не могу вспомнить слово, вертящееся на языке. Представительным, вальяжным, импозантным… В общем, кем-то другим, но не моим отцом. Жена что ли старается, делает из него… соответствующего статусу… Так старательно, точно только его статус ее волнует. Не знает, глупенькая, только "из грязи-в князевы" подчеркивают свою статусность и внезапные большие деньги. Еще медийные личности, которым приплачивают фирмы. Такие, как Шалые не парятся дотошно из-за ерунды.
Я злюсь на свою оплошность с охраной, и мысленно выплескиваю злость на первого попавшегося человека — мачеху. Слишком уж она старается быть правильной, соответствовать… Даша не такая.