Глава 9. Испытательная… Или работа летом может нанести вред Вашему лету…

Я покрутилась перед стареньким тусклым зеркалом в багетной раме — единственным украшением узкого коридора, пытаясь разглядеть себя со всех сторон.

Мама права, я похудела. Костюм раньше сидел как влитой. Надеюсь, я в нем не сварюсь заживо. Сегодня вроде обещали дождик в первой половине дня и ветер. Жара отступает, кажется, можно существовать относительно комфортно даже в асфальтовых джунглях столицы, не мечтая о море, отмокая в местных прудах и фонтанах.

— Маш, кофе выпьешь? Омлет, бутерброды… — предложила полушепотом мама. — Успеешь проголодаться, а кафешки и фастфуд вредные. Береги желудок и нервы — до ста лет проживешь.

Мама в своем репертуаре. Зовет к столу и тут же лекцию о здоровом питании. Я сама в курсе, что все самое вкусное — самое вредное.

— Спасибо. Не хочется. Кусок в горло не лезет, — призналась, что очень волнуюсь. — И зачем мне жить до ста лет? Я буду старой, некрасивой и одинокой. Все мои знакомые к тому времени отойдут в мир иной. Представь, начну бегать за восьмидесятилетними мальчиками.

Мама прыснула смехом. Сейчас она больше не напоминала вчерашнюю покойницу, напугавшую приступом. To ли бабкина наливка, то ли спокойный сон вернули краски и улыбку на ее лицо. Расспрашивать на ночь не рискнула. Как-нибудь потом обязательно спрошу, что ее так напугало. Даже если у нас отношения — что такого? Виктор, конечно, старше меня намного, в отцы годится, но сейчас это вроде как норма.

— Может тогда чай? Не голодной же идти, — все так же, не повышая голоса, мама уговаривала меня как маленькую.

Еще и за соседку, вернувшуюся под утро со смены, переживает. Мама старалась говорить тише, хотя ее пушкой не разбудишь. Как она сама признавалась, глубокий сон у нее из-за троих братьев. Старшие братья постоянно громко храпели за стенкой, а младший родился поздно и много плакал по ночам. У нее выработалась невосприимчивость во сне к внешним звуковым раздражителям. Счастливица. Прошлой весной у нас под окнами асфальт меняли, работали в основном ночью. Она спала сном младенца под отбойный молоток, а я же после трех суток недосыпа подумывала устроиться на ночную работу в круглосуточный магазин. Все равно не сплю.

Я глянула на ее обеспокоенный взгляд, слегка раскрасневшиеся щеки. После вчерашних посиделок, где мы едва пригубили наливку, только чтобы хозяйку не огорчать, она снова выглядела моей старшей сестренкой. Стало жаль ее такую красивую и одинокую, отдавшую все лучшие свои годы нам с бабулей. Пройдясь по мне оценивающим взглядом, мама улыбнулась.

— Зря волнуешься. Ты отлично выглядишь. Настоящая деловая женщина.

— Немного волнуюсь, — согласилась с ней, мысленно решив, что другой костюм светлее тоном и менее приталенный пиджак были бы уместнее.

Вглядевшись в свое отражение, еще раз проверила тушь и помаду. Выбрала нейтральный нюдовый оттенок, чтобы произвести благоприятное впечатление на работодателя, кем бы он ни был. Водрузила на нос очки, в которых работала за компьютером. Для придания образу серьезности и строгости. Волосы уложила в каре. Образ мне совсем не нравился. Из зеркала на меня смотрело чужое лицо взрослой женщины, точно я повзрослела лет на пять-десять. Сама себе напоминала свою первую учительницу, если закрыть глаза на цвет волос. Она запомнилась очень строгой, требовательной и очень взрослой женщиной. Наш класс по струночке ходил. Сейчас я понимаю, что она была всего лет на пять старше меня теперешней.

— Все будет хорошо. Не переживай так, — подбодрила меня. — Я тебе в сумку шоколадку положила и яблоко. Погрызешь, как проголодаешься.

— Красавица. Вылитая наша комендантша общежития. — Мы обе повернулись на голос. — Я тогда кастеляншей работала в общежитии при МПУ. Ох, и строга была Виолетта. Никому спуску не давала, — пустилась в воспоминания хозяйка. Она выплыла из свой комнаты к завтраку и сейчас разглядывала меня критическим взглядом. — Особый нюх у нее был на водку. И куда студенты не прятали бутылки, везде находила. Отец у нее немец, из казахских немцев. И прозвище у нее было «Гестапо». Студенты прозвали. Как только границы-то открыли — уехала к своим.