Фасулаки тоже взял меня за руку, будто не поверил Хемайон на слово и хотел убедиться лично. Ничего утешительного не нащупал, но подхватил меня и перетащил к себе. Я не пыталась сопротивляться: он был теплее, а сил у меня уже не оставалось.
— Аэлли, они же спалят весь Геполис, если ты их не остановишь, — беспомощно пробормотала Хемайон и обхватила себя руками.
Это я и так понимала. Воздушный дар при правильном применении, оказывается, мог куда больше, чем просто вентилировать подземные шахты и разносить цветочные ароматы по бальным залам: изолировать магов земли от их стихии, создавая каверны, лишать магов огня контроля над пламенем, делая применение их способностей попросту опасным для них самих… только вот с водой выходило хуже. Если бы профессор Кавьяр не противостоял Тэрону, кто знает, понадобилась бы полуэльфу тхеси?
Зато город точно пришлось бы отстраивать заново. И, возможно, еще придется, если я не возьму себя в руки.
Наверное, у меня бы даже получилось — спустя какое-то время. Но Фасулаки не выдержал первым.
— Прости, но… — он не договорил и нагнулся ко мне, смешивая дыхание.
Взгляд у него стал пьяным и расфокусированным, а глаза — совсем черными. Димитрис держал их открытыми до последнего — как и я, все еще не веря, что он посмеет.
Где-то позади ахнула и тут же затихла Хемайон. Димитрис целовал меня увлеченно и самозабвенно, кажется, вовсе позабыв, что над нашими головами выла и стенала буря, обрывая цветы с придорожных кустов, и смятые лепестки осыпались в ненадежное убежище. На какое-то бессовестно яркое мгновение я тоже забылась, растворившись в собственных впечатлениях: его закрытые глаза, тени от ресниц, внутренний трепет, какая-то беспомощная нежность в поддерживающих меня руках, теплые и мягкие губы… они уже не казались обжигающе горячими, и я наконец-то опомнилась.
Леди не пристало раздавать оплеухи. Столь деликатным созданиям должно становиться дурно от одной мысли о грубости и насилии, а от самой идеи влепить пощечину пылающей в прямом смысле ладонью, пожалуй, следовало вовсе свалиться в обморок — чтобы никто уж точно не засомневался в утонченности и кисейной нежности натуры.
Но я, по совести, и так полулежала. Вдобавок Фасулаки от удара дернулся, зашипев, и выронил меня на пол. Не полноценный обморок, от которого предполагалось очнуться на кушетке в бальной зале, окруженной обеспокоенными лицами, пока лакеи старательно обмахивают пострадавшую веерами, но на худой конец…
К тому же я сообразила, что Фасулаки сделал — и зачем. Мой дар активизировался, когда меня захлестывало азартом — или гневом. А на ставки и пари времени у нас определенно не было.
— Спасибо, — пробормотала я, избавив его от необходимости объясняться. Еще и исповеди от него моя стыдливость точно не вынесла бы.
Фасулаки потер щеку, на которой остался отчетливый отпечаток моей ладони, и выдохнул.
— Не за что, — каким-то неправильным, слишком низким голосом ответил он и опасливо запрокинул голову. — Кажется, сработало.
Огненных отсветов на стенах лаза и в самом деле больше не было, а я уже не мерзла. Только вот это означало, что там, наверху, Тэрон остался вовсе без магической поддержки, отрезанный от своей стихии, и от моей, — а буря все не стихала. Чтобы отсечь профессора Бианта от воздуха, пришлось бы и в самом деле затопить если не Геполис целиком, то его западную окраину — точно.
— Наружу высовываться нельзя, — сглотнув, сказала Хемайон.
Кажется, мы с Фасулаки выдохнули от облегчения одновременно. Обсуждать дело было гораздо проще, чем давать объяснения.
— Нам и не нужно наружу, — сообразила я и приподнялась на локтях, требовательно уставившись на Фасулаки. — Ты ведь сможешь сделать такую же движущуюся каверну, как профессор Биант, только с помощью магии земли?
Димитрис на мгновение застыл, обдумывая, — и блеснул усмешкой.
— Идти сможешь?